Детство Ромашки

—Тетя Поля! — звенел голос Дашутки вглубине избы.— Тетя Поля! Скорей, скорей!..— И в ту же минуту она вновь появилась на пороге. Всплеснула руками, соскочила на землю, схватила меня за полы пиджака, запрыгала.— Угадала, угадала! — радостно восклицала она. Но вдруг прижала кулаки к губам, сморщилась, ткнулась мне лбом в плечо, что-то залепетала, всхлипывая и перекатывая пушистую голову с плеча на грудь, и прижималась, прижималась ко мне...

Так хотелось прикоснуться к ее голове, осыпанной смоляными кудряшками, к тонким вздрагивающим плечикам, но почему-то было робко и стыдно. А она подняла набухшие от слез глаза и, уже смеясь и морща нос, говорила:

—Намедни во сне тебя видала и бабаню. И ты был не такой, а худющий, плохонький...— Не договорила, оттолкнула меня, бросилась к воротам, закричала:—Дедушка-а!

Дедушка вытаскивал из скоб жердину. Дашутка переплела руки на его предплечье, прижалась и заголосила:

—И-и, родненький ты мой...

Выронив жердину, он подхватил ее под мышки, легонько встряхнул и сказал:

—Да ты что же так-то встречаешь? Ну-ка, замолчи враз! — и, оборачиваясь то ко мне, то к Сереге, приказывал: — Въезжайте во двор, распрягайте! А ты, Дашенька, веди меня в избу.

В узком дворе мы с Серегой едва развернули фургон дышлом на выезд. Распрягая Проньку с Буркой, Серега ворчал:

—Дворок! Ворам с любого конца заход. Чего они так живут? Хоть бы плетнем зады-то закрыли.

Я не знал, что ответить, и думал: «Почему нет Акимки? Где он?»

Когда Дашутка выбежала из дому и затараторила о том, как тетя Поля при виде дедушки обомлела, я перебил ее, спросил, где Акимка.

А дрыхнет! — весело откликнулась она, но тут же собрала брови в узелок, пожаловалась: — Беда мне с ним, да и только!

Что за беда? — удивился я.

А вот и то...— и, сложив на груди руки, сердито разъяснила: — Чумовой он стал. Ночами ровно домовой по избе да по двору шастает, а утром завалится спать, и хоть ты ему на лбу чурки коли. Вон на погребке он спит. Сейчас я его!..— И она метнулась за дом к низкой плоскокрышей пристроечке.

Я бросился следом за ней.

В дверях погребицы чуть не в лоб столкнулся с Акимкой. В первое мгновение мне показалось, что это не он. Без рубахи, загорелый, мускулистый, рослый парнишка стоял, широко расставив ноги, и, поддергивая штаны, смотрел на меня колючими серо-синими глазами. Смотрел сердито, пристально. Но вот в них заскакали проворные зеленоватые живчики, а кончик носа дернулся. Он отмахнул со лба до белизны выгоревший чуб, качнулся и, ударившись грудью о мою грудь, выкрикнул:

—Ромка-а, шишига-а!..

Акимка тискал меня, толкал плечами, раскачивал, валил на землю. Я схватил его, приподнял и принялся трясти. Оба мы выкрикивали что-то невразумительное, но радостное. Дашутка звонко смеялась.

—Закатилась,— сказал Акимка.— Поди лучше рубаху мне кинь.

Дашутка скакнула за порог погребицы и вернулась, встряхивая ластиковую 1 рубаху.

Он рванул ее из рук Дашутки, зло прошипел сквозь зубы:

—Глазеешь и глазеешь, как дура глупая!

Дашутка вздохнула, подперла кулаком щеку, горестно глянула на меня и принялась жаловаться:

Прямушки замаялась я с ним. Уж до того упрямый, ажник сердце мрет. В доме завсегда дел невпроворот, а он либо сидит думает, либо за дядей Максимом, чисто нитка за иголкой, летает.

«Либо», «прямушки»! — передразнил ее Акимка, застегивая ворот рубахи.— Горазда на разговоры! Чего бы вы с мамкой без меня делали? Одна бы слезы точила, а другая языком строчила.

1 Ластик — вид сатинета, подкладочный материал.

Дашутка медленно складывала на груди руки, обмеривая

Акимку притушенным взглядом, а затем ее губы презрительно искривились, а белые, с голубоватым отливом зубы будто выпятились.

Уж такая ты, Акимушка, умнота, хоть за деньги показывай!— с пренебрежением, в растяжечку произнесла она и вдруг, тряхнув головой, строго сказала: — Иди с дедом Дани-лом повидайся!

Хватит! Пристала, как трава-липучка! — гневно крикнул Акимка.

Вздрогнув, как от толчка, она вскинула на него глаза, ставшие необыкновенно большими и совсем темными, повернулась и пошла прочь.

—Видал, какая? — кивнул вслед ей Акимка.— Теперь целый день на меня и не посмотрит. Такая стала, слова поперек не скажи. Малая была, задиралась,, а теперь... А-а, да ну ее в прорву! Айда, я с дедом Данилой повидаюсь.

В сенях меня перехватила тетка Пелагея. Прижимала к себе, целовала в затылок, взволнованно бормотала:

—Ромашка, радость-то какая! Не думала увидеть... Тетка Пелагея и смеялась и плакала, удивлялась и спрашивала.

За тятькой надо бежать,— хмуровато сказал Акимка, появляясь в дверях горницы.

Ой, да где ты его теперь сыщешь? — откликнулась тетка Пелагея.

Знаю где! — заявил он и, дернув меня за рукав рубахи, кивнул к выходу из сеней: — Айда со мной!

26

Во дворе Акимка метнулся в пристроечку, в которой спал, и появился в сапогах. Натягивая на лоб мятый картузишко, он подошел к Сереге и протянул ему руку:

—Давай видаться. Зовусь Акимом, а по фамилии Поярков.

Серега вытер ладонь о штаны, потом подул на нее, отнес в сторону и шлепнул об руку Акимки.