Детство Ромашки

Я бросился к нему.

Давай, давай!—замахал он картузом, а когда я был уже рядом, воскликнул: — Ну и умыли мы их, Ромашка!

Как? — спросил я, догадавшись, что он говорит о Горкине и Углянском.

Пойдем к Александру Григорьевичу.

Когда мы вошли в просторную комнату Совета, Яковлев закрывал тяжелую дверцу несгораемого шкафа.

Не захлопывай! — крикнул Чапаев.

А-а, Роман! Не утерпел, пришел? Поджидал тебя. Думал, прочитает статью и прилетит. Ну, здорово «Саратовский вестник» большевиков разделал? С Горкиным одной веревочкой связал,— говорил Александр Григорьевич, развязывая папку.

Да ты покажи ему телеграмму, которой мы Горкина умыли,— сказал Чапаев.— Покажи, он хоть на подпись поглядит.

Читай.— Александр Григорьевич достал из папки телеграмму и двинул по столу ко мне.— Позавчера еще получил, да без газеты не понял, к чему она. Пал Палыч газету доставил, и все прояснилось.

В САРАТОВСКОМ ВЕСТНИКЕ СТАТЬЯ САРЫНЬ НА КИЧКУ ПОЗОРЯЩАЯ НАС НАПИСАННАЯ ЧЕЛОВЕКОМ КУПЛЕННЫМ ГОРКИ-НЫМ РАДИ СВОЕГО ОПРАВДАНИЯ ГОРКИН ВЫЕХАЛ БАЛАКОВО ЕСЛИ ОН ЖЕЛАЕТ СНИСХОЖДЕНИЯ ПУСТЬ СРОЧНО ИЩЕТ МЕНЯ В ГУБСОВЕТЕ НАШИХ УСПОКОИТЕ НАУМЫЧ ЗДОРОВ ЗАДЕРЖИТСЯ САРАТОВЕ ЛАРИН.

Я прочитал, и от души отлегло. Вспомнив слова Чапаева о том, как они умыли Горкина, я спросил Александра Григорьевича.

—Да просто,— откликнулся он.— Телеграмму прочитали ему, а потом поговорили вот так.— Александр Григорьевич пристукнул кулаком по столу, рассмеялся.— Поговорили и спрашиваем: «Ну как, Дмитрий Федорыч, сам в Саратов поедешь или проводить с конвоем? Мы теперь и это можем». Уж кричал он, кричал, и ногами топал, и ругался хуже пьяного босяка. Выскочил из Совета, а возле крыльца его тройка. Умчался. Скатертью дорога! А проще сказать, гад. Ну его! Давайте домой пойдем. Устал я, как на молотьбе.

Григорий Иванович не утерпел, зашел к нам. Просидел весь вечер, рассказывая бабане и Наташе, как Александр Григорьевич разговаривал с Горкиным.

И только собрался уходить, как в окно с улицы раздался голос Пал Палыча:

—Открывайте! Скорей открывайте!

Я выбежал в коридор, выдернул задвижку. Пал Палыч со словами: «Скорее, скорее!» — ринулся мимо меня в прихожую. Я — за ним. Он уже стоял возле Григория Ивановича и повторял свое: «Скорее, скорее!»

—Что — скорее? — спрашивал его Чапаев.

—г Да на почту ж беги скорее! — выкрикнул Пал Палыч и прижал руку бабани к груди.— Ивановна, дорогая, дождались!. Бегите же скорее! — повторил он нам.

Небо было усыпано яркими звездами. Лужицы прихватил мороз, и льдинки с треском и звоном разлетались из-под ног.

Окна почтовой конторы ярко светились. Мы бежали молча, и только когда очутились на крыльце почты, Чапаев ворчливо бросил:

—Хорошо, что близко, а то и сердце выскочило б.

На почте было людно, шумно и накурено так, что под потолком висело облако. За застекленной стеной телеграфного отделения, за спиной телеграфиста, опершись на спинку стула, стоял Александр Григорьевич и, будто ему было страшно жарко, махал себе в лицо фуражкой. Телеграфист, встряхивая на ладони тянувшуюся из аппарата ленточку, говорил что-то Александру Григорьевичу.

Мы с Григорием Ивановичем вошли в телеграфное отделение. Александр Григорьевич посмотрел на нас, махнул еще раз картузом в лицо и сказал:

—Сейчас...

Первый аппарат умолк, и тут же заработал второй. Телеграфист наклонился к нему и, схватив гибкими пальцами рычажок, застучал им. Потом оглянулся, сказал:

—Из Бароиска. И то же самое, Александр Григорьевич!

—Пусти ленту-то, нехай она сама собой идет. А ты бери эту,— указал он на первый аппарат,— и давай туда, в общую. Ишь там сколько народу! Пойдемте,— загреб он нас с Григорием Ивановичем своей длинной рукой.

В комнату ввалился Ибрагимыч. За ним так же торопливо вбежали два незнакомых мне человека в брезентовых куртках.

Кого еще надо? — подбегая к Александру Григорьевичу, спросил Ибрагимыч.

Пока никого,— ответил Александр Григорьевич и, подняв руку, обратился к собравшимся: — Товарищи, поздравляю вас! Пролетарская революция победила! Снять головные уборы, товарищи! Сейчас нам с телеграфной ленты прочитают великое воззвание революции!

Телеграфист нес ленту на широком листе желтого картона. Она, как ворох из кружев, колыхалась и будто вспыхивала в ярком свете лампы.

—Начинай! — кивнул ему Александр Григорьевич. Перекладывая ленточку с ладони на ладонь, телеграфист

звонким голосом прочитал:

—«К гражданам России!..— На мгновение умолк, набрал в грудь воздуха и продолжал: — Временное правительство низложено. Государственная власть перешла в руки органа Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов— Военно-революционного комитета, стоящего во главе петроградского пролетариата и гарнизона.

Дело, за которое боролся народ: немедленное предложение демократического мира, отмена помещичьей собственности на землю, рабочий контроль над производством, создание Советского правительства, это дело обеспечено.

Да здравствует революция рабочих, солдат и крестьян!»

—Да здравствует! — воскликнул Александр Григорьевич, и от его могучего голоса дрогнул свет в ламповом стекле.