Детство Ромашки

Ничем и никому вы не обязаны! — почти закричала Дуня и, подбоченясь, выпалила: — Не мои платки! Поняли? И уходите, если вы волжанок знаете!

Извините! — Углянский попятился, кровь ударила ему в лицо.

Не извиняйтесь! — еще звонче выкрикнула Дуня.— Не стыдно? Сам же ты эти платки у жандармов забрал. Тебе надо Евдокию Сержанину разглядеть — так вот она. Гляди! Какие же вы все бессовестные! — Она вдруг вся затряслась, схватилась руками за щеки, заплакала.

Бабаня подбежала к ней, обняла и повела в дом. Ротмистр быстро пошел к воротам, а дядя Сеня, почесывая за ухом, сожалеюще сказал:

—Беда, как разбудоражилась. Захворает теперь.

Дуня действительно расхворалась. Бледная как полотно, лежала она на Макарычевой постели с мокрым полотенцем на голове. Стонала длинно и жалобно, а дядя Сеня сидел возле нее неуклюжий, сгорбленный, молчаливый.

Бабаня несколько раз посылала меня звать его пить чай. Он легонько отстранял меня, торопливо шептал:

—Я потом, потом...

И все в доме говорили шепотом, ходили на цыпочках. Даже Акимка присмирел. Когда я, забывшись, неосторожно двинул чашку и она, свалившись на блюдце, зазвенела, он ткнул меня в бок локтем, прошипел:

—Тиш-ш ты, нескладный!..

Макарыч шумно вошел в комнату и, сбрасывая плащ, с беспокойством спросил:

—А где же Семен Ильич? Евдокия Степановна? Бабаня предупреждающе подняла руку.

В чем дело? — испуганно спросил Макарыч. И, когда ему рассказали о стычке тети Дуни с ротмистром, досадливо сказал: — Эх, не надо бы ей так!.. На нее и без того в Вольской жандармерии дело завели.— И он пожал плечами.— Не ожидал. Такая она смиренная. Мы только с хозяином к уездному жандармскому начальнику, а он к нам с листом. «Вот, кричит, вот она, ваша подзащитная Евдокия Сержанина! Безобразие!» Посадил бы ее. Немедленно посадил! Но за что? По какой статье? Ни одного скверного слова не сказала, а будто помоями облила. Муж, говорит, молчит, а она требует объяснить, почему его задержали. «На слепого котенка вы похожи,— кричит.— Очки на носу, а тычетесь как оглашенные!» И, понимаете, у нас тут какая-то зараза. Третий день насморк, а я платок куда-то засунул. Так она всем нам — по платочку. Шумит: «Тоже жандармы называются, офицеры, ученые, а сырости под носом утереть нечем!»

Молодец, Евдокия Степановна, хвалю! — восхищенно сказал Максим Петрович.

Рановато хвалить,— откликнулся Макарыч и, попросив бабаню налить ему чаю, подсел ко мне.— Ну, Роман, рассказывай. Надежду Александровну видел?

Я рассказал, как она меня встретила, как, рассматривая ложку, обещала сегодня же ею стерляжыо уху есть.

Сегодня? — переспросил Макарыч и почему-то пожал плечами.

А чего же? — подала голос бабаня.— Нынче на базаре стерлядей этих корзины в два ряда. Меня и то блазнило купить, да уж больно дорого просят.

Значит, сегодня? — задумчиво проговорил Макарыч и потер бороду.— Так... Ну, а еще что она тебе говорила?

Я рассказал о Власий, о том, что он скоро умрет.

А книжку какую она ему дала!..— перебил меня Акимка и, подхватившись, достал с полки «Дубровского».— Ой и книжка! Когда Ромка читал, у меня ажник дух захватывало.

Хорошая книжка,— улыбнулся Макарыч, разглаживая обложку.— Очень хорошая. Только видишь, что получилось...— Он потянулся к своей дорожной сумке, покопался в ней, достал в точности такого же «Дубровского» и положил передо мной.— Видал? Словно мы с ней в одно думали. Давай так, Роман. Ты бери мою книжку, а эту я спрячу. Мой подарок тебе не последний, а от нее давай побережем. Ладно?

Книжка была такая же новая и нарядная, и такой же необыкновенный аромат шел от нее. Я согласился.

—Вот и поладили,— хлопнул меня по плечу Макарыч.— А теперь сбегай-ка за дядей Сеней. Если можно ему от Евдокии Степановны отойти, зови его сюда.

С дядей Сеней я столкнулся в горнице.

1 Ренсковый — так назывались магазины по продаже виноградных вин

Уснула Дуня,— шепнул он мне, тяжко вздохнув.— Бедовая она, бесстрашная. На чудище с кулаками полезет, а потом голова у нее раскалывается. Хворает беда как...

Ну, узник Вольской жандармки, как дела? — поднимаясь навстречу дяде Сене, сказал Макарыч.

Как сажа бела. Колгота такая вышла, что без шкалика никак не разобраться,— рассмеялся дядя Сеня.