Детство Ромашки

—Не судьба. Нет ее и никогда не было. Среди людей надо виноватых искать. Неровно люди живут, вот какие дела! А вы — «судьба, судьба»!.. Не признаю ее, и всё!

Я смотрел на дядю Сеню и, охваченный неведомой еще мне радостью, думал: «Вырасти бы мне таким, как он! Вырасти бы... А вдруг да не вырасту?»

Мне стало беспокойно и как-то неловко сидеть. Я придвинулся и прижался к дедушке. Он глянул на меня, медленно приподнялся, приложил руку к груди, поклонился:

Спасибо вам, Семен Ильич, вам, Евдокия Степановна, за привет, за ласку, за хорошую беседу. А нам с внучонком на станцию пора.

Мы вас проводим,— объявила Дуня.

И я очень обрадовался, вновь увидев в ее больших глазах синий и ласковый свет.

...У вагона Дуня, как при встрече, поцеловала меня в переносицу и, засовывая за борт кацавейки какой-то сверточек, торопливо проговорила:

—На дорожку. Да, гляди, дедушку не обижай. Дядя Сеня взял мои руки в свои, сказал строго:

—Чего ж, Ромашка? Теперь ты по рукам отходил. Прощай! Расти большой, умный да Семена Сержанина не забывай. Письмо напиши, как доедешь, как жить будешь.

Когда поезд тронулся, Дуня замахала платком, а дядя Сеня приподнял фуражку и затряс ею в воздухе. Мне хотелось видеть и его и Дуню долго-долго, но сначала какой-то широкоплечий человек в странной клетчатой хламиде заслонил их, потом группа женщин, так же как Дуня, махающих платочками, и, наконец, белая каменная стена загородила всё—? и людей и вокзал.

Дедушка, стоявший позади меня, тихо, ласково сказал:

—Люди-то какие пригожие! Дай бог им счастья немеркнущего...

Я долго смотрел в окно вагона, тая надежду, что, может быть, поезд забыл кого-нибудь и повернет назад. Хоть на минутку я еще раз хотел увидеть дядю Сеню.

Поезд шел все быстрее и быстрее. Вот он выбежал за черту города, ухнул гудком и понесся мимо зеленых холмов, перелесков и редких белых домиков под красными кровлями...

Стало скучно. Я отошел от окна и сел рядом с дедушкой.

—Ты что, сынок, смутный? Ты не тужи. Завтра к вечеру, гляди-ка, и дома, в Плахинских Двориках, будем,— неторопливо сказал он и осторожно подгреб меня под мышку.

КНИГА ВТОРАЯ

Была светлая, лунная ночь, когда мы выбрались из душного вагона. Неподалеку от нас, под развесистыми деревьями, белел флигелек полустанка, а за ним стояла бесконечная бледно-зеленая прозрачная пустота, в которую опрокинулось темное небо в крупных ярких звездах. Из этой пустоты ползли незнакомые мне шорохи и тянуло прохладой. Ничего подобного я никогда не видел и, удивленный, спросил:

Что там?

Где?

Вон. Светло, а ничего не видно.

—То степь,— сказал дедушка, забрасывая на плечо сумку.— Ночью в степи чего же увидишь! Вот пойдем к дому, может, кто и повстречается.

И мы пошли по широкой степной дороге. Выбеленная лунным светом, она то взбегала на пологие холмы, то опускалась в долины и балки.

—Ишь какая она, сторона наша,— с тихой грустью заговорил дедушка.— Простору — хоть взаймы раздавай, а жить тесно. Вот поживешь в Двориках — увидишь.

Дворики возникли перед нами внезапно. Они словно поджидали нас за высоким увалом, в низине, и быстро побежали навстречу, охватывая полудугой дорогу. В трепетном свете луны Дворики показались мне нарядными и веселыми. Но все — нарядность, пестрота и оживленное движение — пропало, едва мы вступили в улицу.

Улица поднималась куда-то вверх. В ней неподвижно, словно окаменелые, стояли приземистые избы под хмуро надвинутыми мохнатыми кровлями. От каждой избы на дорогу ложились неуклюжие темно-синие тени. Черными полосами от избы к избе тянулись плетни, и мне казалось, что за ними прячется тишина.

—Спят,— покашливая, глухо сказал дедушка.— Наработались за день-то...

Он еще что-то говорил, но я не слушал его. Впервые не по-детски я задумался о том, как буду жить в Плахинских Двориках. Пережив много тяжкого, я знал, что и здесь, на родине моего отца, мне будет нелегко. «Жизнь — штука лихая,— зазвучал во мне голос дяди Сени.— А ты ей не поддавайся! Она на тебя с палкой, а ты железо бери». Я не знал, как можно не поддаваться жизни, не знал, какая она... И думал, думал...

Думы мои прервал дедушка.

 — Вот и добрались,— сказал он.

Я поднял глаза. Мы подходили к низкой, кособокой избе. Два маленьких оконца, обведенные белой полосой, казалось, выпучились из стены и удивленно рассматривали нас.

Дверь я заметил, когда подошли к избе вплотную. Дедушка легонько толкнул ее ладонью. Коротко скрипнув, она распахнулась, и мы вошли в теплую темноту. Горьковатый запах полыни защекотал в носу. Я чихнул.

—На здоровье,— торопливо проговорил дедушка и, притворив дверь, взял меня за руку.— За меня держись. Шагай, не бойся. Вот так... Ивановна! — позвал он.

—Слышу, слышу... — раздался сдержанный, низкий, певучий голос.— Все, что ли, благополучно? — И в темноте быстро зашлепали по полу босые ноги.

—Слава богу,— после короткой паузы откликнулся дедушка.— Ты-то как тут?

—А чего мне... Чиркнула спичка.