Детство (СИ)

— Хитрованцы почтенные, жители квартир насквозь дырявых неучтенные! Только севодня и только дя вас! Всево один раз! Слушайте, и не говорите потом, што не слышали! Слова простонародные, музыка инородная. Мотивы хитровские, напевы московские. Слово там, куплет здесь, получилась ненароком поэтическая смесь. Песня грустная, про жизнь нашу тусклую!

По приютам я с детства скитался,
Не имея родного угла.
Ах, зачем я на свет появился,
Ах, зачем меня мать родила?!

А когда из приюта я вышел

И пошёл наниматься в завод,
Меня мастер в конторе не принял:
Говорит, что не вышел мой год.

И пошёл я, мальчонка, скитаться,

По карманам я начал шмонать:
По глубоким, по барским карманам
Стал рубли и копейки сшибать.[77]

… два раза так спел, а потом хором ещё несколько раз. Народ гулять начал, я понял — всё, вымотался! Вроде как выплеснул чуйства, так и полегче стало.

— Всё! — Руками машу на желающих угостить да похристосоваться, — Я спать! Душеньку наружу выплеснул, сил не осталось!

Дошёл до флигеля, умылся, да и в нумер себе улёгся. Ну, думаю, больше никаких Вольдемаров с тётушками перед глазами…

… а хрена!

Сев на нарах, дышу тяжело, весь в испарине. Тётушка ета чортова скалится во сне, да улыбается и подмигивает, как шалава распоследняя. А потом раз! И череп оскаленный, кожей гнилой обтянутый. И тоже, ети ево, улыбается шалависто. Будь я постарше, то и тово, сразу на полшестово всё бы повисло, но и так нерадостно.

Ворочался, ворочался, но всё ж уснул. Вольдемар, будь он неладен! А его в сторону так — раз! И снова тётушка, да с околоточным етим проклятым. Подмигивают!

Несколько раз так просыпался, да сны такие, што один гаже другова. Ещё про приют снилось — вроде как в больничке лежу, а студенты тамошние на мне операцию без наркоза провести собираются. Для опыту, значица.

Сижу, потому как ложиться уже боюсь, и думаю. Тётушка ета чёртова! Околоточнова я тово, пусть и чужими руками. А тётушка, если подумать, виновата как бы не больше ево!

Вольдемар, ето так, сявка мелкая! Тявкнул на меня, да и забыл. Нормальная баба што бы сделала? Выставила б меня с дач, к примеру, по жалобе племянника. С глаз долой, как говорится. Жёстко достаточно, потому как заработка лишился бы, но по господским меркам адекватно.

Они, господа, такие — очень не любят, когда простолюдины што-то мнить о себе начинают! Вроде как только сверху говно валиться должно, а обратно ни-ни! Бунт!

Выставила бы, и ладно, а она околоточного из Москвы вызвала да натравила.

— У нас на раёне и за меньшие косяки головы проламывали!

Вырвалось вот так, и сижу, глазами хлопаю. Што за раён, откуда? А потом вдруг раз! И понятно. Оно с одной стороны и хорошо, а другой и обидно немного.

Я ж себя мало не из господ выводил, мнил о себе много. Потом-то да, помаленечку отрезвел. А тут разом, будто холодной воды из ушата. Не всё превсё вспомнил, и етого хватило. Не шпана Хитровская, но и не гимназист маменькин ни разу. Такой себе мальчонка из рабочева класса. Драчки раён на раён с арматуринами, гоп-стопы и прочая веселуха.

Тряхнул головой, отгоняя ненужные сейчас мысли о сословиях и прочем, да и призадумался. А может, тётушку ету Вольдемарову и тово? Стукнуть по голове? Убить, так сказать, кошмары свои, да в самом што ни на есть буквальном смысле!

И тут мне как вспомнился хруст сторожева черепа под железякой, да как поплохело! Только и успел, што с нар соскочить, да тут же и вывернуло.

Прибрал за собой, да и обратно сел. Убивать, значица, нельзя… но и ответочку нужно послать более-менее адекватную. В приют иль там в дом для умалишённых бабу ету отправить, на ето мне ни сил, ни тяму не хватит. А вот по имуществу, так почему бы и не да?

Околоточный ведь чудом деньги у меня не отобрал. А доля с бутовских? Не факт, што отдали бы, но теперь и не узнаешь!

— Значица, по имуществу, — Сказал тихохонько вслух, а в мыслях такое разное насчёт отомстить, но всё больше с огоньком.

Тридцать девятая глава

— Непростое дело оказалося, — Негромко рассказывал Федька, сидя рядышком на кортах и втыкивая раз за разом ножик в землю, — Вольдемар етот, он так, гимназист и есть — ни отнять, ни прибавить. Матушка из крещёных, из польских евреев. Так себе бабёнка — ни уму, ни серцу, только што смазливая до сей поры, да глаза бляжьи. Рога у ейного муженька, я так полагаю, со многими отростками. Не молодка, но ух! Муженёк ейный ниочёмный, только и радости, што отбрыск древнего дворянсково рода, мало не княжескова.