Детство в девяностых (СИ)

Даша ударила первой. Дед Игнат в деревне всегда говорил: обижают — бей первой. На безответных, говаривал он, воду возят.

— Психичка больная! Ты посмотри, что ты сделала с моим свитером! — ахнула верзила, наступая на Дашу, — Ты у меня за этот свитер теперь не расплатишься, поняла?!

— Да пошла ты со своим свитером, — сказала Даша, садясь за свою парту.

— Ты что, это же Катька Власова, — зашептала Даше её соседка по парте, быстроглазая чёрненькая девочка, — У неё папа — новый русский…

— Плевать я хотела, кто у неё папа.

Начался урок русского языка. Даша даже не сразу поняла, что он начался — шум и гам в классе продолжались, как и на перемене. Тишина наступила лишь когда мощная, квадратная учительница оглушительно хлопнула по столу линейкой, словно бичом, и зычно крикнула:

— Я никак не пойму, кто говорит?! А ну, сейчас же замолчали все!!!

И, бросая линейку, добавила:

— Дурдом! Филиал больницы Кащенко!..

— Слушай, ты всегда так одеваешься? — снова шепнула Даше её соседка по парте.

— Как?

— Ну, так… Как будто ты из деревни.

— А я и есть из деревни.

— Оно и видно, — хихикнула чёрненькая девочка.

— Разговорчики на второй парте! — резко окрикнула учительница, — Ивченко!

Дашина соседка по парте встала. По её лицу тут же пробежала тень испуга.

— Какая часть речи подлежащее?

Ивченко украдкой кинула умоляющий взгляд на Дашу. «Подскажи!» — как бы молили её глаза.

— Существительное, — подсказывает Даша.

— Ефимова, не подсказывать! — окрикнула учительница, — А вы, если не будете знать пройденного материала — буду ставить двойки. Это вам не младшая школа, и бегать за вами — «ой, Машенька!», «ой, Петенька!» — никто не будет. Я ясно говорю?..

По дороге домой Даша шла вместе со своей новой подружкой.

— А у тебя дома есть кошка или собака?

— Есть питон, — отвечала Юля Ивченко.

— Кто? — не поняла Даша.

— Питон… Огромный!.. Мне папа его из Австралии привёз.

— И что, он у тебя вот прямо в квартире живёт?

— Живёт, — односложно сказала Ивченко.

Дашино любопытство раздразнено окончательно.

— А можно мне на твоего питона посмотреть?

— Не сегодня, — пряча глаза, как-то нервно произнесла Юлька, — Сегодня мама дома, она не разрешит…

Даша почувствовала себя несколько уязвлённой. Ей-то нечем похвастаться — ни питона у неё дома нет, ни папы — «нового русского».

— А у меня зато жених есть, — выпалила она, сама не зная, зачем.

Юлька аж остолбенела от неожиданности.

— Жени-их?..

— Да, жених. Володей зовут; его в армию забрали…

— В армию?.. Так это значит, он совсем взрослый дядя! А вы целовались?

— Целовались, — гордо отвечает Даша.

— Как? Как вы целовались? — возбуждённо частит Юлька, — Взасос? С языком?

— Да, взасос. С языком.

Даше в глубине души становится стыдно. Она не понимает, зачем врёт, зачем предаёт Володьку и опошляет их такие чистые, добрые отношения. Но Юлька заинтересована, значит — надо держать планку.

— Вот целуемся, мы, значит, на дворе, на телеге. И тут дед Игнат как запустит в нас своей галошей!..

— Ух ты, — говорит Юлька, но, завидев свою маму у ворот школьного двора, наспех прощается.

— Ну, пока! Смотри же: завтра дорасскажешь!..

Глава 36

Обязанность возить Дашу в музыкальную школу и обратно, что лежала раньше на плечах бабы Зои, теперь частично взяла на себя мама. Теперь Даша была уже достаточно большой, чтобы ездить туда сама; но обратно её забирала мама, что работала в том же самом районе.

У автобусной остановки был небольшой рынок с брезентовым палатками. Даша любила, ожидая троллейбуса, разглядывать продаваемые товары, нюхать букеты цветов. Однажды на продажу даже выставили коробку с маленькими черепашками.

— Мам, купи мне черепашку! — заканючила она.

— Никаких черепах! — категорически отказала мама, — От них воняет! Ссут-серят под себя — замумукаешься замывать каждый раз…

— Ну вот, ты всегда так, — обиделась Даша, — Юле вон родители питона живого привезли… А ты…

— Пусть не пиздит твоя Юля.

Мама вообще в последнее время стала ещё более нервной, дёрганой, грубой какой-то. Казалось бы, сбылась её мечта — наконец-то купили квартиру, которую так долго хотели, но не могли себе позволить, наконец-то съехали от ненавистной бабки. Тем не менее, маму не радовало ничего. Даша догадывалась, что у неё были проблемы на работе. Каждый вечер мама приходила оттуда загруженная и злая, и тут же начинала грузить своих домочадцев нервными и нудными, как соседская дрель за стеной, рассказами о работе. Даша мало что понимала из этих рассказов; но всё было по кругу, одно и то же. И даже поздно вечером, когда она уже лежала в своей постели, из-за стены доносился мозжащий, как комариный гуд, голос матери:

— Прораб, прораб… Ермошкина, Ермошкина…

Это повторялось изо дня в день, даже в выходные дни мама не могла расслабиться и отвлечься от рабочих проблем. Дашу в конце концов это начало бесить и выводить из себя.

Какой прораб? Какая Ермошкина? Ну, неужели нельзя оставить свои рабочие проблемы на работе, и приходить домой просто отдыхать, давая отдыхать и другим? Но мать этого не понимала. Даже отца, казалось, это не напрягало, и он иногда сам начинал эти разговоры:

— Ну, как на работе-то?