Детство в девяностых

— Инфлякция-то? Это вот, что Ельцин и Горбачёв устроили, сволочи, ни дна бы им, ни покрышки! — распалился дед, — Сидят там у себя в Кремле, народ грабят, морды отрастили себе, кровопийцы! А людям зарплаты на заводах не плотют, и пенсии не плотют по полгода! Вот заводы-то и встали! Нету товару — и цены взвинтили! От оно, что такое, инфлякция-то!

— Да, ёлки-мОталки! — пробасил, характерно «окая» по-вологодски, дед Лёша, — ЭтО кОгда такое былО, чтоб в СоветскОм сОюзе так жили!.. Копейки всё стоилО-то, кОпейки!..

Пахнув из сеней холодом, в избу вошла Наталья. Повесила холщовую сумку на гвоздь и, не снимая ватника, тяжело села на лавку, кладя на колени свои большие, раздавленные работой, мозолистые руки.

— В магазине шаром покати, — с досадой вздохнула она, — И когда это кончится!..

— Когда Ельцина убьют, тогда и кончится! — пробормотала Даша со своей табуретки.

— Чепухи-то не мели, — строго одёрнула её Наталья.

Но Дашу уже было не остановить. Семена гнева перед правительством, посеянные в ней стариками, упали на благодатную почву. Взволнованная, она побежала в горницу к Кристине.

— Я знаю, кто виноват во всём! Ельцин и Горбачёв, сволочи, ни дна бы им, ни покрышки!!! — выпалила Даша, невольно копируя деда Игната.

— А может, не так уж они и виноваты? — задумчиво и спокойно произнесла Кристина.

— Ну да! А кто же ещё?..

— Может, они как лучше хотели… А получилось, как всегда...

— Ой ли?

— Перестройка — это ведь что-то вроде революции, — терпеливо пояснила Кристина, — А революция, это почти всегда разруха. Как ремонт в доме. Наступает бардак и хаос, но все понимают, что это временно, и это так надо, чтобы потом было ещё лучше...

И Даша, окончательно сбитая с толку, не нашла, что ответить.

Глава 4

Зима в тот год была исключительно длинной и трудной. Продовольствие в сельпо завозилось с перебоями — хлеб же к концу февраля и вовсе перестали поставлять. Все сидели на одной пшёнке и гороховом пюре, от которого скручивало живот. Кристине становилось всё хуже — уж не могла она, как бывало, подолгу сидеть с книгой и болтать с Дашей; всё чаще ей хотелось прилечь и поспать.

И вот, как-то раз, посреди этой всеобщей обречённости и разрухи, в их захудалую деревенскую школу приехали американцы. Это событие было подобно разорвавшейся бомбе. Настоящие, живые американцы — и к ним, да не просто так, а с гуманитарной помощью.

На большой перемене голодных, оборванных деревенских детишек, среди которых была и Даша, собрали в актовом зале школы, и какие-то две стриженые американские тёти сначала обошли всех детей, кладя перед каждым большую картонную коробку, в которой — дети уже знали — была еда. Потом, после этой процедуры, тёти вышли на сцену актового зала, и одна из них, подойдя к микрофону, начала говорить речь на ломаном русском языке:

— Ми все знать, как пльохо дьети жить в русской деревня. Россия переживает крайзис в наши дни… И ми, американское комьюнити, приехать сюда с целью ньемного помочь голодающим русским дьетям и их родителям. Позднее в ваших корьобка ви найдёте еда, и также Библия… Знакомы ли ви с Библия, дети?

Дети озадаченно молчали. Они не были знакомы с Библией, и по правде говоря, их больше интересовала еда в коробках, а не Библия.

Американка говорила ещё что-то об Иисусе Христе, что принял распятие за наши грехи, о том, что Бог любит всех нас, но Даша мало что запомнила из этой лекции. Кое-как дождавшись конца, дети, словно стая голодных галчат, кинулись распаковывать свои коробки.

Внутри оказались пакеты с мукой, сахар, крупа, какие-то консервы, жестяные банки, на одной из которых было написано «Cola-cao», а на другой нарисованы какие-то медведи и печенья. Также, помимо всего прочего, в коробке лежали шоколадные батончики. Даша вытащила один из них, в чёрной обёртке, с иностранной надписью красными буквами.

— Ма… я… г… Маяг… — по складам прочитала она.

— Марс! Балда! — презрительно свистнул Серёжа Мухин, один из её одноклассников.

Даша разорвала обёртку. Шоколадный батончик поразил её своим каким-то светлым цветом и ароматом. Она жадно откусила кусок — вкус был настолько изумительный и волшебный, что ей казалось, что ест она не шоколад, а что-то сказочное, словно и впрямь с Марса прилетевшее.

Вечером она получила поистине волшебный ужин из коробки с «гуманитарной помощью». Наивкуснейшая манная каша, сваренная из американской крупы, съелась в одно мгновение: а «кола-као» из жестяной банки могло сравниться разве что с божественным нектаром. Ароматное печенье из банки с медвежатами таяло во рту; а суп, сваренный из пластикового стакана с лапшой, зелёным горошком, кукурузой и кусочками сои был на вкус не менее божественен.

— Счастливые американцы! — с набитым ртом пробубнила Даша, уплетая за обе щёки кудрявую лапшу, — Они, наверно, всё время это едят… Нам бы так.

— А ты не завидуй, — походя, бросила баба Нюра, — Говно они едят, американцы-те. И консервы ихния — один трахмал...

— Ну уж, и говно, — насупилась девочка.