Детство в Соломбале

Изо всех сил старался я скрыть свое любопытство. Утром, направляясь на работу, я внимательно рассматривал тумбы у деревянных тротуаров, словно в тумбах скрывалась какая-то загадка. Дважды даже заходил в ворота чужих домов, вслух считал свои шаги. Я делал вид, что занят чем-то особенно важным и интересным. Пусть Костя думает, что мне ровным счетом наплевать на его тайны. А на самом деле мне хотелось лишь привлечь внимание приятеля. Если он спросит, чем я занят, я тотчас потребую рассказать все без утайки. Словом, мысль о матросе не выходила из моей головы. А Костя шагал рядом и как ни в чем не бывало напевал песенку о кочегаре, который не в силах был вахту стоять. В конце концов мы рассорились. Собственно, это была не настоящая ссора, какая обычно бывает у ребят. Мы не показывали друг другу кулаков, не устрашали угрозами. Я лишь сказал, что не буду у Кости помощником и сам придумаю кое-что более интересное, чем побег. Но Костя упорно молчал. В этот день нас разъединили. Меня послали на паровую шаланду. Костя остался на "Святом Михаиле". Шаланда имела странный вид. Единственная мачта находилась на самом носу, а труба высотой с мачту - на корме. На середине у шаланды палубы не было, и подвесной горбатый мостик был перекинут с бака на корму. Все здесь было какое-то смешное и несуразное. Даже капитана на шаланде называли багермейстером. На паровой шаланде перевозили землю и песок, вычерпанные на углубляемых местах реки. Я не был в восторге, очутившись на этом грязевозе. И как это хочется команде плавать на таком судне! Меня встретил старик-механик, очень добрый на вид, с большими седыми усами. На шаланде все его называли Николаем Ивановичем. Механик вытер паклей руки и протянул их мне. - Уже трудишься, - сказал он. - Ладно. А чей будешь? - Красов. - Андрея Максимовича внук, стало быть. Давно не видел старика... Все рыбачит? - Рыбачит. - А батько где? Что-то не помню его. Он в верхней или в нижней? Старый механик разговаривал со мной, как со взрослым, и это мне нравилось. Он спрашивал, в какой команде отец - в верхней или в нижней, то есть матрос или кочегар. - В верхней был. - Значит, рогаль! - засмеялся механик. - Один дух стоит рогалей двух, а под осень - восемь. Слыхал? С давних пор матросов называют рогалями, а кочегаров и угольщиков духами. Летом, когда на море штиль, матросы на палубе отдыхают. Зато внизу, у котлов, мучаются кочегары. Нет ветра - нет тяги, плохо держится пар. Но осенью, когда на море шторм и волна за волной катятся через палубу, тяжело и опасно работать матросам. И в это время блаженствуют, как они сами говорят, кочегары. В кочегарке нет сумасшедшей жары, и пар держится хорошо. Обо всем этом я знал. Шутка механика не обидела меня. - На каком же плавает отец? - спросил он. - На "Ольге" плавал и погиб. - Вот оно как... Знаю это дело, знаю... Механик замолчал. Он вытащил большие часы-луковицу, посмотрел на небо, словно сверяя время по солнцу, и сказал: - Время идет, работать нужно. - Почему вы плаваете на шаланде? - спросил я. - А где же еще плавать? - Ну, на большом пароходе, в море. - Хватит, наплавался. Конечно, я не мог удержаться, чтобы не поговорить со старым моряком о том, как интересно плавать в море. - Мы с твоим дедом поплавали, - перебил механик, - повидали, поработали, и никто нам спасибо не сказал. Обоих нас с моря прогнали. Максимыча - за то, что он калека. Меня - за другое... - За что? Механик усмехнулся: - Будешь много знать - скоро состаришься. Пока мы стояли на палубе, Николай Иванович рассказал о работе землечерпалок. Грязные шаланды, землечерпалки и рефулеры наводили чистоту в гавани портового города. Напористая моряна и весенние разливы наносят по песчинке, по камешку целые острова. Постепенно гавань мелеет, дно поднимается. И давно большие морские транспорты перестали бы входить в порт, если бы не работали землечерпалки. - Мы, как дворники, чистим и подметаем фарватер, - сказал механик с усмешкой. Машинное отделение на шаланде было такое же, как и на морских пароходах. Кочегарка тоже отделялась железной стенкой - водонепроницаемой переборкой. Металлические поручни, надраенные шкуркой - наждачной бумагой, сверкали отражением света. В котле я работал старательно: мне хотелось заслужить похвалу старого механика. Вдруг они встретятся с дедушкой. "Дельный, - скажет Николай Иванович, - у тебя внук, старина". Но механик даже не зашел в кочегарку, не полез в котел. Он позвал меня задолго до окончания работы: - Беги домой, на сегодня хватит. Кланяйся Максимычу, скажи, что зайду как-нибудь, навещу старика. Обрадованный, я убежал с шаланды. Котлы надоели. Когда я работал, согнувшись между дымогарными трубками, я страшно уставал и всегда думал о нашей тихой улице. Там дул свежий ветерок и было так хорошо играть! Первым делом нужно забежать на "Михаила", к Косте. Хотя мы и поссорились утром, но обиды у меня уже не было. В самом деле, на Костю невозможно долго сердиться. Без него скучно. Я привык к нему. Взбежав по трапу на палубу "Михаила", я заглянул в вентиляторную трубу и громко позвал: - Костя! Теплая струя воздуха из кочегарки щекотала лицо. Мой голос оглушительно прогудел в листах железа. Но никто из кочегарки не ответил. - Костя, я пошел домой! Труба снова гулким ревом повторила окончания моих слов. Внезапно тяжелая рука схватила меня сзади за плечо: - Чего надо? Я обернулся и увидел над собой худое лицо кочегара, серое от угольной пыли и потное. - Костю, котлочиста, зову. - Нету здесь Кости, - нахмурившись, ответил кочегар. - Он что, братишка тебе будет? - Нет, мы с одной улицы. Товарищ мой. Кочегар опять нахмурился и отвернулся: - С ним тут нехорошая штука вышла. Ну вот, так дома твой Костя. - Дома? Какая штука вышла? - Ошпарился он, домой его увезли. Не выжить, наверно, парню. Сломя голову помчался я к Косте. Неужели он уже умер? Не может быть этого! Мигом добежал я до домика, где жили Чижовы. Мне встретился Гриша Осокин. Он куда-то бегал, запыхался и не мог говорить. - Костя... Костя... весь... весь... ошпарился. Значит, правда. Я тихонько пошел к Чижовым. Костя лежал на кровати бледный, с закрытыми глазами. У кровати сидела мать и плакала. У Кости были ошпарены руки и ноги. На "Святом Михаиле" два котла. Один котел чистил Костя, другой был под парами. Кочегар велел котлочисту заползти под площадку и перекрыть клапан. Костя отвернул штурвальчик вентиля, и в этот момент сорвало резьбу. Со страшной силой и шумом вырвался пар и опрокинул котлочиста. Я ушел от Чижовых с тревогой за своего друга. Вечером на следующий день, когда я пришел с работы, к нам прибежала мать Кости: - Димушка, тебя Костя зовет. Ему сегодня легче. Когда мы вошли в комнату Чижовых, Костя лежал с открытыми глазами. Он слабо улыбнулся мне. Обе руки у него были забинтованы. - Димка, - прошептал Костя, когда мать вышла из комнаты, - дай честное слово, что не скажешь... Я не понял, о чем говорит Костя. - Нужно одно дело сделать. Я тебе скажу. Дай честное слово, что никому... ни одному человеку... - Честное слово, Костя! Никому! Костя приподнял голову с подушки и стал говорить еще тише: - В Соломбале есть один человек, дядя Антон. Он большевик. Только об этом никто не знает. И ты молчи. Понимаешь? Я кивнул головой. - У меня письмо от него есть. Нужно в город снести. Снесешь? - И Костя рассказал мне, куда нужно отнести письмо. - Ясное дело, снесу, Костя глазами показал на подушку: - Вот тут возьми. Я вытащил из-под подушки конверт. - Спрячь подальше! - шепнул Костя. - А чего этот... дядя Антон... делает? - спросил я. - Он матрос из флотского полуэкипажа. Батькин товарищ. Он делает известно чего: работает против белогадов. Только об этом ни гу-гу. Понял? Однако еще не все было мне понятно. Но другие мысли уже захватили меня, когда я шел от Кости домой. Мой друг, который вместе со мной чистил котлы и который играл с ребятами в казаки-разбойники, мой приятель Костя помогал большевикам, был у них вроде как почтальон. Ведь за это его могли отправить на Мудьюг или даже убить. Но он ничего не боялся. Смелый парень! - Костя... Костя... - повторял я, нащупывая в кармане конверт. - Вот ты какой!