Детство в Соломбале

На другой день я пошел в училище. Кончилось лето - кончились каникулы. Длинный коридор приходского училища был заполнен ребятами. Снова на переменах игра в арапки, "куча мала", плавные круговые полеты бумажных ворон и голубей. Сторожиха Уляша долго звонит маленьким ручным колокольчиком. Мы бежим в класс. Новость! В нашем классе новая учительница. А где же Яков Парамонович? - Где Яков Парамонович? Учительница смущается, мнется. Она еще совсем молодая. - Он больше у нас не будет... Он... он... уехал. - Куда уехал? Он никуда не собирался уезжать - Дети, начинаем урок. У нас сегодня арифметика. У меня возникают сомнения. Действительно, Яков Парамонович никуда не хотел уезжать. Может быть, и его... Я пугаюсь этой мысли. Яков Парамонович был хороший учитель, и мы его очень любили. Урок тянется долго и тоскливо. Впереди меня сидит Оля Лукина, дочь арестованного капитана, девочка, которая мне нравится. Ни одна девчонка в Соломбале мне не нравится. Только одна Оля. У нее красивые глаза и красивые волосы. Волосы чуть волнистые, заплетенные в косы. А чем красивы ее глаза - я и сам не знаю. Оля оборачивается и спрашивает: - Красов, ты решил задачу? - Нет, - сердито отвечаю я. Сейчас я не думаю ни об Оле, ни о задаче Я думаю о конверте, лежащем у меня в кармане. Сегодня нужно идти в город по поручению Кости. Черная доска стоит на треноге. Крупными меловыми буквами и цифрами на ней написано условие задачи: "Барышник заплатил рыбаку за 1 пуд рыбы 50 копеек. На рынке он продал рыбу по 3 копейки за фунт. Сколько он получил барыша?" Я видел перед собой трепещущую серебристую рыбу, вытаскиваемую бородатым рыбаком из садка, представлял барышника: он был похож на Орликова. Но, как я ни старался, задачу решить не мог. Каждую минуту я ощупывал в кармане конверт и пытался вдуматься в смысл задачи. Вернувшись из училища, я не мог сидеть дома. Когда ждешь - время, как назло, идет невероятно медленно. Я выходил на улицу, сидел на тумбочках, пел песни. Так я спел все песни, какие знал, но оказалось, что песен нужно знать по крайней мере в пять раз больше. Тогда я стал считать. Но это скоро надоело. Время шло удивительно медленно. Однако я помнил наказ Кости: идти можно только вечером, когда стемнеет. А вдруг меня задержат? Тогда конверт нужно незаметно уничтожить. Иначе узнают о дяде Антоне, о большевиках, которые втайне действуют в Архангельске. И маму и деда Максимыча арестуют, хотя они ничего и не знают обо всей этой истории. "Ничего, Димка, не бойся! - успокаивал я себя. - Ведь Костя не боится. Он смелый парень!" Наконец, как мне показалось, время пришло. Я старался идти не торопясь, но ноги сами несли меня вперед. Вскоре я уже был на Кузнечевском мосту. Встречались и обгоняли дрожки. Лошади с черными наглазниками легко мчали их по гладкому деревянному настилу. За устьем Кузнечнхи в далекий берег Северной Двины уткнулось заходящее солнце. Большая река, широкая, потемневшая, лежала спокойно и, казалось, застыла. Вначале я шел по набережной. Потом свернул в улицу, которая называлась Садовой. Тут действительно был сад. Он занимал целый квартал. Высокие березы роняли на тротуары желтые листья. Сад был обнесен железной решетчатой оградой. Хорошо бы поиграть в этом саду! Но увы... ребят туда не пускают. Я не заметил наступившей темноты. Нужно было торопиться, и я побежал разыскивать флигель с комнатой на чердаке. В Летнем саду играл оркестр. Но я не мог ни минуты задерживаться. Надо успеть вернуться в Соломбалу до выхода патрулей. Шагая по Поморской улице, я пересек два проспекта и скоро нашел двухэтажный дом, во дворе которого стоял приземистый пятиоконный флигель. Вместо обычного одного слухового окошка на крыше светились три окна. Я обошел флигель и поднялся по узкой чердачной лестнице. - Что скажешь, мальчик? - услышал я тихий голос из темноты. От волнения я чуть не перепутал условную фразу: - Дядя Миша... дядя Миша, я вам принес сандалии починить, Агния Ивановна послала... - Работы много, скоро не сделаю, - последовал ответ. Все шло так, как говорил Костя. - У Агнии Ивановны носить нечего. К среде будут готовы? - Давай сандалии. Заходи! Кто-то открыл дверь. Полоса тусклого света ударила по чердаку. Я вошел в комнату. Все в этой комнате было обычное: комод, покрытый кружевной дорожкой, на столе самовар, на стене - множество фотографических карточек в большой общей раме, на треножниках - глиняные горшки с геранями. - Давай сандалии... О, да мы знакомы, оказывается! Передо мной стоял усатый механик с паровой шаланды, Николай Иванович. Я оторопел. Мне уже показалось, что я ошибся и попал не в тот дом. - Давай сандалии, - повторил Николай Иванович. Я вытащил конверт, и это нисколько не удивило механика. Значит, все получается так, как надо. Николай Иванович разорвал конверт и прочитал записку. - Так, так... - сказал он. Я ждал, что еще скажет механик. Может быть, он мне даст еще другое, более опасное поручение? А он сказал: - Садись, выпей чайку! - Спасибо, Николай Иванович. Мне домой поспеть надо до патрулей. - Ах, вот что! Это верно. Патрули... Значит, ты наш, Ну, смотри, осторожнее! - Он помолчал, потом улыбнулся и сказал: - Максимычу поклон передал? Ну-ну, беги. А патрулей этих скоро опять не будет. Заживем!..