Deus ex machina. Бог из машины

       Пробыть без сознания достаточно долго не получилось: это была лишь секундная слабость. Ее бесцеремонно бросили на усыпанный острыми камешками пол и оставили без внимания. Неприятное ощущение во рту, напоминавшее о съеденном луке, немые толчки воздуха, как отзвук выстрелов, глухота – все пришло сразу, вдавило в каменный пол...

       Слух вернулся резко и так неожиданно, что глаза едва не выскочили из орбит.

       – Мины поставили?! Бросьте пару датчиков движения под окна,– приказывал офицер.– Убираемся на второй этаж! Подберите ее кто-нибудь!

       Раздалась оглушительная очередь – стрелял кто-то из десантников рядом. В ушах родилась ответная боль, а шум все не прекращался. Ольгу приподняли и подтолкнули к лестнице. Она еле успевала передвигать ногами, цепляясь за ступеньки... Что-то больно оцарапало плечо...

       Опять наступила тишина. На этот раз она была настоящей.

       Десантники напряженно замерли в ожидании, но стрельба прекратилась так же неожиданно, как и началась. Прошло много времени, прежде чем Мазур пошевелился. Он повернулся к ней лицом и улыбнулся.

       – Получилось,– прошептал он.– Получилось, черт бы всех побрал.

       – Я беру лестницу и два задних окна,– заголосил кто-то.

       – Я держу окна на улицу,– поддержал его другой.

       – Ну, тогда я осмотрю дом и соседние комнаты,– пробубнил Чигирь.

       – Теперь будет полегче… Леха, ты меня слышишь?

       Последние слова Мазур произнес только в глубину своего шлема, но Ольга отчетливо слышала и его слова, и шуршанье внутренних динамиков его шлема. Это было похоже на невольное подслушивание.

       – Слышу, лейтенант, слышу,– ответил тихий голос в динамиках.

       – Расскажи о ранениях.

       – Правую ногу мне отстрелило выше колена напрочь. Ступни левой тоже нет. Ранение в живот по касательной.

       – Компьютер работает?

       – Да, с панцирем все нормально. Кровотечение он мне остановил и напичкал химией.

       – Что видишь вокруг?

       – А нихрена не вижу! Здесь крутые засели. Не проявляются никак.

       – Ты приманка, пока живой. Они будут ждать, что мы полезем за тобой под обстрел.

       – Я все понимаю…

       – Ничего ты, Леха, не понимаешь,– в грубом голосе офицера даже проявились нотки тоски и печали.– Тебе надо сыграть в трупа. Твой панцирь хорошо покорежило, кровищи разлил реку. Видок что надо. Пусть панцирь введет тебе успокоительное и снотворное, чтобы часа на два тебя вырубило полностью. Пусть постепенно накроет термальным камуфляжем, чтобы в их глазах ты «остывал». Лучше было бы и сам панцирь по таймеру выключить часов на пару, чтобы автоматика не сработала. Своими пушками ты нам не поможешь, а себя подставишь.

       – Ох, Саня, рисково это. Заживо ты меня хоронишь…– вздохнули динамики.

       – Прекращай ныть. Мы и не из таких передряг выбирались. Твое дело – прикинуться ветошью и ждать. Мы уйдем отсюда, и они пойдут за нами. Потом вернемся за тобой.

       – Врешь ты. Так паршиво как сейчас еще никогда не было. Я лежу без ног, как куча дерьма в середине улицы. Таких передряг еще не было.

       – Леха, не ной. Если выберусь, я за тобой вернусь. Если нет, пробуй сам выбираться ночью.

       – Ладно. Укладываюсь спать, а то уже вечереет. Удачи Вам. И помни, если ты не выберешься, мне далеко не уползти с этого места. Так что старайся за двоих.

       – Я всегда возвращаюсь за своими,– прошептал Мазур, хотя, Ольга была уверена, он сказал это не для раненого, а только себе самому.

       – С Вами все в порядке?– подошел, наконец, офицер и к Ольге.

       – Ну, хоть кого-то это заинтересовало!– огрызнулась она в ответ.– Не-е-ет! Со мной не все в порядке!

       Она не видела, но почувствовала, как на ее реплику обернулись все солдаты.

                Глава Тринадцатая.

       Ночь.

       Как проста и одновременно с тем сложна ее суть. Она полна загадок и противоречий, умеет будить в людях благоговейный ужас и дарить неповторимое ощущение романтики и восторга. Мы любим ночь и ненавидим, но судить ее не в праве. Она лишь отражает состояние  души, противопоставляя себя ясному дню, подобно свету и тьме, добру и злу. Она просто есть, а мы под тяжестью слабостей раскачиваемся маятником из стороны в сторону, склоняясь от одной крайности к другой... В зависимости от состояния духа.

       Ольга всегда считала, что боится темноты, и потому не любила ночь. Но сейчас все было иначе – она ждала ее в надежде на спасение.

       День угасал, и тени разрастались, набирая сочность. Их очертания размывались по мере того, как тускнел свет, и сами они больше не стелились плоскими узорами по полу и стенам, а раздувались, медленно набухая и приподнимаясь над поверхностью. Стоило резко перевести взгляд, как они вновь вжимались в пол, но уже в следующее мгновение опять приподнимались. И с каждой следующей секундой заставить их подчиниться становилось сложнее, словно те чувствовали приближение какого-то покровителя, впитывали его силу. Тени уже поднялись слишком высоко, дышали прямо в лицо и напирали со всех сторон. Это были лоскутки уже настоящей ночи, которая, в отличие от светлого дня, не спускалась с небес в сиянии и радости, а выползала из темных углов, вставала с остывающей земли.