Дева Мария

– Господь всемилостивый, помоги ей и помилуй, – взглянула на светлеющее небо и подняла руки вверх Анна, потом подошла к Иоакиму. – Как ты решил: пойдёшь по равнине Изреель или по Иерихонской пустыне?

– Через Иерихон.

Анна обняла мужа, прижалась щекой к его курчавой бороде с жёсткими волосами, которые при предрассветном лунном свете тускло отливались червлёным серебром. «Почти совсем седые, – печально погладила Анна бороду Иоакима. – А так недавно волосы и в бороде и на голове отливали иссиня-черным вороньим крылом».

2

Иоаким грустно шагал рядом с ослом, придерживаясь рукой за ремень, которым была привязана поклажа на спине осла. Следом, бойко и весело помахивая головой, то пытался бодро бежать молодой осёл, то приостанавливался, отвлёкшись на что-то на обочине дороги, тогда верёвка, которой он был привязан к размеренно идущему впереди ослу, натягивалась, дёргала его за шею, и он снова бегом догонял спокойного осла. Коза, привязанная за рога к молодому ослу, вынуждена была идти рывками и изредка недовольно вскрикивала. Иоаким не обращал внимания на крики козы, ритмично, сосредоточенно постукивал посохом о сухую каменистую дорогу. Он видел, что совсем рассвело, видел, что солнце, робко выглянув из-за пологих холмов, осветило гору Фавор, возвышавшуюся слева, но никак не отмечал это в своём сознании. Не замечал привычные для его глаз виноградники на склонах гор Гельвуй и Кармил, оливковые рощи с потемневшими листьями в долине Ездрилонской, жёлтые поля с убранной пшеницей, не смотрел в сторону Великого (Средиземного) моря, скрытого в утренней голубой дымке.

Когда солнце поднялось высоко над горой Фавор, после селения Ендор одиночество Иоакима закончилось. Появились попутчики, которые, как и он, направлялись в Иерусалим. То он обгонял кого-то, то его обгоняли. Знакомые приветствовали Иоакима, он отвечал, старался не показать им своей грусти, беспокойства.

Ночевал он возле источника у подножья горы на зелёной лужайке возле густых кустов тамариска и дафны. Выбрал место под лавровым деревом, там, где трава ещё не пожухла, зеленела. Снял поклажу с ослов. Молодой стоял смирно, дышал тяжело, быстро. А старый был также спокоен, как утром. Будто и не было у него долгих часов пути. Иоаким привязал их к лавровому дереву так, чтобы они могли пастись на лугу и пить воду из ручья. Коза и старый осёл сразу же, как их оставил в покое Иоаким, уткнулись в траву, а молодой осёл угрюмо побрёл к воде. Но Иоаким попридержал его за верёвку, остановил, приговаривая и легонько шлёпая по шее ладонью:

– Погоди, охолони! Успеешь, напьёшься. Вода от тебя не убежит.

Неподалеку от дерева, под которым Иоаким свалил поклажу с ослов, остановилось несколько галилеян, видно, две-три семьи. Пожилые стали развьючивать ослов, а молодые шумно направились к кустарникам. Они нарубили веток, сделали кущи (шалаш), развели костёр и до глубокой ночи шумели и веселились. Почти до рассвета мелькали их тени у костра, доносились радостные возгласы.

На третий день пути, когда показалась вдали гора Елеонская, забелели среди масличных деревьев дома Вифании, дорога заполнилась людьми, торопящимися на праздник Кущей. И все либо несли и везли на ослах зерно, муку, масло, вино, ладан, либо вели с собой животных в жертву Господу. Те, кто победней, шли налегке, несли в жертву Господу горлиц и голубей. Но все были веселы, с радостным возбуждением приближались к Иерусалиму, предвкушая радостные семь дней в кругу друзей и знакомых. Праздник Кущей, установленный в честь сорокалетнего странствования евреев по пустыне Аравийской после избавления от плена египетского, был одним из трёх великих Иудейских праздников. И был он самым радостным из них. К этому дню все плоды земные убраны с полей и садов, народ освободился от тяжкого труда в полях и садах, мог отдохнуть, повеселиться.

Иоаким ночевал в Вифании у давнего знакомого своего Ахаза, который всегда покупал у него овец. Рано утром вместе с ним направился в Иерусалим, чтоб одним из первых прийти в храм, принести жертву. Ахаз взял с собой годовалого овна.