"Дева со знаменем". История Франции XV–XXI вв. в портретах Жанны д’Арк

Однако и в XVIII столетии ситуация с родной деревней Жанны д'Арк совершенно не изменилась: очень редко авторы упоминали ее как место рождения героини Столетней войны, но никакого специального значения данному факту не придавали[893]. Главным «местом памяти» об эпопее Девы по-прежнему оставался Орлеан: даже в географических трактатах того времени при описании соответствующего департамента обязательно сообщалось о победе французских войск под предводительством Жанны д'Арк в долине Луары и о снятии английской осады с города[894]. В схожих текстах, посвященных Лотарингии, Домреми вообще не называлась — тем более в связи с французской героиней[895].

С этой точки зрения наиболее характерным примером могут служить сочинения Вольтера, который, как мы уже знаем, действительно неоднократно обращался к истории Столетней войны и роли в ней Орлеанской Девы. Однако вопрос о месте рождения героини его, похоже, совершенно не интересовал: Домреми мельком упоминалась в стихотворных поэмах «Генриада» (1723 г.)[896] и «Орлеанская девственница» (1762 г.)[897], однако исчезала в более поздних и сугубо исторических работах — в «Эссе о нравах и духе наций» 1765–1769 гг.[898] и в «Вопросах об "Энциклопедии"» 1770–1772 гг.[899] Тем не менее, именно творчество знаменитого философа, как мне представляется, повлияло на процесс возвышения Домреми, в которой французы постепенно стали видеть не просто место рождения Жанны д'Арк, но совершенно особое «место памяти» об этой героине, на протяжении XIX в. постепенно превратившееся в место почитания неканонизированной, но признанной соотечественниками святой.

Как я уже упоминала, у Вольтера, весьма скептически относившегося к религии в целом, идея канонизации Жанны д'Арк вызывала полнейшее неприятие. Он полагал, что для спасения страны от иноземных захватчиков совсем не обязательно приносить обет целомудрия и становиться Божьей посланницей[900]. У этой концепции имелись как горячие сторонники, так и противники[901], а именно так называемые провиденциалисты — католические авторы, которые и положили начало формированию культа Орлеанской Девы в Домреми. Первым из них стал аббат Николя Лангле Дюфренуа, один из наиболее могущественных оппонентов Вольтера, выпустивший в 1753–1754 гг. «Историю Жанны д'Арк, девственницы, героини и мученицы за страну». Опираясь во многом на оставшуюся неопубликованной «Историю Орлеанской Девы» Эдмона Рише (1560–1631), синдика богословского факультета Парижского университета[902] Лангле Дюфренуа впервые описал Домреми не только как место рождения его героини[903], но и как место, где сформировалась ее личность, где она дала свои религиозные обеты, где ей впервые явились святые посланники Господа, где она уверовала в свою избранность, откуда начался ее путь истинного пророка и спасительницы королевства[904].

Ту же идею продолжал развивать еще более популярный французский историк — Филипп-Александр Лебрен де Шарметт. Его «История Жанны д'Арк по прозвищу Орлеанская Дева», вышедшая в 1817 г., опиралась преимущественно на материалы процесса по реабилитации 1455–1456 гг., которые он полагал главным источником по эпопее своей героини, ставя «показания французов XV столетия» несравнимо выше «россказней» современных ему профессиональных «писателей», предназначенных для праздной публики[905]. Именуя Жанну «удивительным существом, взращенным Провидением»[906], он утверждал, что уже в юные годы она поражала своих односельчан исключительной набожностью, сильно отличавшей ее от прочих детей в Домреми, поскольку вместо обычных увеселений она предпочитала удалиться в церковь и предаться молитве[907]. Того же образа жизни придерживалась будущая спасительница Франции и позднее: во время вынужденного пребывания семейства д'Арк в Нефшато[908] или на пути из Вокулера в Шинон на встречу с дофином Карлом[909]. Таким образом, по мнению Лебрен де Шарметта, Жанна оставалась святой на протяжении всей своей жизни, и это подтверждали люди, близко ее знавшие, — те, «кто ее одевал, мылся вместе с нею или делил с ней постель»[910]. А потому, заключал автор, процесс по реабилитации Девы вполне мог стать канонизационным, если бы тому не помешала сложная политическая обстановка середины XV столетия и, в частности, нежелание папского престола обострять отношения с Англией[911].