Вместе с тем Пьер Каз обратился к иконографии
, которую не использовали ни Ф.-А. Лебрен де Шарметт, ни другие профессиональные историки начала XIX в. Речь, конечно, шла не о существовавших на тот момент вполне официальных «портретах» Орлеанской Девы, которые никоим образом не подтверждали теорию ее королевского происхождения, и даже не о подделках, которыми прославилась вторая половина XIX столетия[998]. И тем не менее — пожалуй, впервые в истории изучения эпопеи Жанны д'Арк — Пьер Каз решил опереться на изобразительные источники, каждый из которых, впрочем, отличался своей спецификой.Первым из них стало надгробие
Девы, якобы найденное лично автором в часовне Сент-Катрин-де-Фьербуа — той самой, где, согласно показаниям французской героини в 1431 г., она отыскала свой первый меч[999]. В деталях описав сложное путешествие из Бержерака в Шинон и Фьербуа, П. Каз переходил затем к внешнему виду обретенной им в конце концов «реликвии»:Во славу [Девы] и в память о ее победах уже были установлены два монумента, один в Орлеане, а другой в Руане[1000]
, но ее могилы не существовало… [Однако] Франциск I оказался изобретательнее. Именно ему приписывают благородную идею воздвигнуть в честь Жанны д'Арк мемориальную усыпальницу в часовне Сент-Катрин-де-Фьербуа. Мы действительно почитаем цветы лилии как символ королевской семьи. Таким образом, в гробнице, возведенной [по приказу] Франциска I, лилии заменили отсутствующие останки, рассеянный [над Сеной] прах героини. Что же касается гербовой печати Франции, [украсившей надгробие], то ее следует рассматривать как подлинный ex voto, в котором соединились тайные намерения и сама личность заказчика[1001].Очевидно, что французский «батардист» выдумал данное описание, ибо оно было крайне необходимо ему, чтобы подчеркнуть связь между усыпанным королевскими лилиями надгробием и принцессой Франции, каковой, с его точки зрения, являлась Жанна д'Арк.
Не менее любопытным оказывался и второй иконографический источник, к которому Пьер Каз обращался в поисках доказательств своей гипотезы, — вполне реальная и дошедшая до наших дней рукопись
из Муниципальной библиотеки Гренобля, где она хранилась уже в начале XIX в. Кодекс, датирующийся 1461–1463 гг., содержал несколько поэм Карла Орлеанского с латинскими переводами, выполненными его секретарем Антонио Астезано, а также поэтические опыты последнего[1002]. По сообщению французского «батардиста», на fol. 9 манускрипта располагался инициал, в который были вписаны гербовые фигуры герцогов Орлеанских, а на полях присутствовало изображение двух ловчих птиц и павлина: в них Пьер Каз настойчиво предлагал видеть трех детей Людовика Орлеанского — Карла, Жана Бастарда Орлеанского и. Жанну д'Арк[1003]. Никаких дополнительных подтверждений своему прочтению данных маргиналий автор не приводил, однако это было и не нужно, поскольку даже современное состояние рукописи позволяет понять, что никаких птиц ни на этом листе, ни на последующих изображено не было[1004], а французский «батардист» попросту выдавал желаемое за действительное.Примерно та же логика построения доказательной базы обнаруживалась и при обращении Пьера Каза к штандарту
Жанны д'Арк, внешний вид которого к началу XIX в. был уже отлично известен как специалистам, так и простым обывателям — причем как из текстов, так и по визуальным источникам, благодаря многочисленным «портретам» французской героини. Мы помним, что на белом полотнище, усеянном королевскими лилиями, был изображен Господь в окружении двух ангелов, а сбоку шла надпись «Иисус Мария»[1005]. Однако, по мнению П. Каза, Дева всячески «противилась» такой иконографической программе и желала получить в качестве штандарта некую «материю», которая имелась в ее распоряжении буквально с рождения и на которой были вышиты только королевские лилии и девиз. Как полагал автор, эту ткань девушка хранила в память о своих «венценосных родителях», а потому отказывалась видеть на ней «дополнения» в виде фигур Господа и ангелов[1006].