"Дева со знаменем". История Франции XV–XXI вв. в портретах Жанны д’Арк

По мнению первого супрефекта Бержерака, тайна, которая окружала личность Девы на протяжении всей ее недолгой жизни, только поначалу была связана с именами ее «подлинных» родителей. Как только правда оказалась известна дофину Карлу, он сам распорядился держать эту информацию в секрете, поскольку у него сразу же возникли «справедливые» подозрения о незаконности своих прав на французский престол[1047]. Как утверждал Пьер Каз, не приводя в данном случае никаких, хоть сколько-нибудь серьезных доводов, Жанна и Карл являлись родными братом и сестрой, и именно в этом заключался знаменитый королевский «секрет», который девушка якобы поведала дофину при первой же их встрече в Шиноне[1048]. Всю свою последующую жизнь Карл VII скрывал данный факт, поскольку понимал, что французский трон он занимает незаконно[1049]. Ту же политику секретности и по той же самой причине проводили его прямые наследники — Людовик XI и Карл VIII[1050]. В действительности же только Орлеанская ветвь дома Валуа имела полное право претендовать на престол, поскольку все потомки Карла Орлеанского являлись законнорожденными детьми. Людовик XII, сын герцога, стал, по мнению П. Каза, первым истинным правителем Франции со времен Карла VI[1051], и у его наследников уже не было необходимости скрывать правду о происхождении Жанны — они делали это лишь для того, чтобы не скомпрометировать саму идею королевской власти[1052].

Все эти псевдонаучные рассуждения, однако, не имели никакого отношения ни к эпопее Орлеанской Девы, ни к истории Столетней войны. В действительности главная цель автора «Правды о Жанне д'Арк» заключалась в критике современной ему политической ситуации и прежде всего — восшествия на престол Людовика XVIII. Пытаясь убедить своих читателей в законности притязаний Орлеанской ветви дома Валуа на французский престол в первой половине XV в.[1053], Пьер Каз в плохо завуалированной форме высказывался в пользу кандидатуры Луи-Филиппа, герцога Орлеанского, с конца XVIII в. рассматривавшегося оппозицией в качестве второй основной кандидатуры на роль нового правителя при возможном восстановлении монархии во Франции[1054].

Политические симпатии супрефекта Бержерака были, по всей видимости, оценены по достоинству практически сразу после публикации его трагедии «Смерть Жанны д'Арк» в 1805 г., поскольку ровно через год он лишился занимаемой должности[1055]. Однако и в новом псевдоисторическом труде мнения своего он не изменил. Впрочем, у последующих поколений «батардистов» идея связать воедино «королевское» происхождение Орлеанской Девы, ее родственные связи с Карлом VII и законность восшествия на престол Людовика XVIII никакого развития не получила, тем более что в 1830 г. Луи-Филипп I все-таки стал новым правителем Франции[1056].

Тем не менее, легенде о Жанне д'Арк, выдуманной Пьером Казом и изначально рассматривавшейся им как оружие политической пропаганды эпохи Реставрации, было суждено поистине великое будущее. Именно с его книги во Франции началось активное развитие альтернативных вариантов эпопеи Орлеанской Девы, в которой многочисленные псевдоисторики желали видеть исключительно королевскую дочь[1057]. После публикации Ф.-А. Лебрен де Шарметта и вплоть до конца XIX в. ни один профессиональный исследователь не пытался оспорить выкладок «батардистов»[1058], настолько сильными, по всей видимости, оставались во французском обществе монархические настроения[1059]. Более того, в начале XX в. сторонники этой версии объединились со своими давними соперниками — «сюрвивистами»[1060], и традиция альтернативного прочтения эпопеи Жанны д'Арк обрела новые силы[1061].

Любопытно, что и для последующих поколений французских псевдоисториков герб Орлеанской Девы представлялся столь же ценным доказательством их теорий, как и для Пьера Каза[1062]. Сведения о нем, и без того неполные и противоречивые, в трудах «батардистов» всегда интерпретировались так, что менее всего напоминали данные из реально существующих источников. Впрочем, процесс инструментализации образа Жанны д'Арк, начавшийся после Революции, затронул не только светские политические круги французского общества. К концу XIX в. в истории восприятия героини Столетней войны наметились новые тенденции, на сей раз в большей степени связанные с действиями католической церкви. Они вызвали к жизни не менее интересные трактовки, спровоцировавшие появление не просто выдуманных или неверно прочитанных источников, но и настоящих подделок, в которых современники желали отныне видеть реликвии и мощи Жанны д'Арк.

Глава 11. То, чего никто никогда не видел