Дева в саду

Маркус, не делая выводов, с любопытством наблюдал за поведением Лукаса в следующие несколько дней. Учитель казался одержим почти демонической энергией. Объясняя что-то, он теперь не сидел, а ходил взад и вперед, он делал бесконечные вылазки то за тем, то за этим, по школьным галереям передвигался почти бегом. Щеки его сияли яблочным румянцем, но сам он заметно подтягивался и даже худел, особенно в талии и на бедрах. Брюки висели на нем, время от времени он судорожно их поддергивал. Он уже не робел так перед своим единственным апостолом, не ждал с вопросительным, собачьим взглядом его подсказок. Он, казалось, сам теперь получал некие сообщения, деловито и радостно служил некой тайне. Лукас искал знаки, намеки, совпадения и находил их. Его радостно волновала взаимосвязь книг, случайно взятых с библиотечных полок. Он проглатывал тысячи печатных страниц: Фрейд, Фрейзер, Юнг, «Записки Общества психологических исследований», «Общая история растений» Джерарда, Данн с его гипнагогией, Хёрд с мечтой об отказе от личности. В дело шли справочники по английской флоре и фауне, Библия, предсказания Матушки Шиптон, красная книжка – путеводитель по йоркширским пустошам издательства «Уорд, Лок и компания»… Получалось гадание обо всем сразу – по пестрым сотням книг. Симмонс мгновенно оживлялся, услышав игру слов или просто слово с разными значениями. Он долго и невнятно объяснял Маркусу про ртуть и значение слова «Меркурий» в мифологии, химии, алхимии и ботанике. Тогда в Нэрсборо они нашли собачью ртуть – это неспроста. Он пытался связать герметическое учение с герметичными крышками на вакуумных банках и Гермафродитом алхимиков – человеческом символе завершенного делания, одухотворенной материи, lumen novum – философского камня.

Бо́льшую часть его речей Маркус пропускал мимо сознания, не пытаясь понять. Если вдуматься, все это подтверждало его недоверие к словам. Ему являлся вполне безопасный образ: глобус, пересеченный, пронизанный, опутанный нитями, которые скрещивались и расходились на полюсах и по экватору. В словесных языках при желании что угодно можно стянуть в совпадение или сплести в некий смысл. Маркус мог сказать: «Враждебный свет был для меня слишком огромен» – или что-то подобное, но этот язык не очень-то его занимал. Он смотрел из окна лаборатории на маленькое, колко сверкающее белое солнце и думал, что на деле связь между мучащим его светом, этой вот пылающей массой газов и материи, собственными его механизмами восприятия и любым другим разумом – возможно, не столь безупречна, как выходит, если облечь ее в слова, красивые, но, конечно, не передающие всего. Впрочем, он не жаловался: Лукас, по крайней мере, временно отвлекся от гипнагогии, и Маркус стал высыпаться. К тому же, если не вдумываться, словесная алхимия и еще больше – радостное полнокровие друга служили ему утешением и защитой.

Выбрать для эксперимента развалины аббатства Уитби Лукаса подтолкнуло занятное совпадение между тем, что он вычитал у Юнга, и описанием из красного путеводителя. Он склонялся к Уитби отчасти еще и потому, что именно там неграмотному пастуху Кэдмону[286] явился Ангел, и наставляемый им Кэдмон спел на тогдашнем английском «Песнь о Начале Творения». Увлек его и приведенный в путеводителе миф о необычном даре святой Хильды, суровой основательницы аббатства, подкрепленный к тому же цитатой из «Мармиона» Вальтера Скотта:

Еще чудеснее рассказ
О том, как некогда у нас
Жила саксонская принцесса,
О том, как Хильда в чаще леса
Святой молитвою своей
Преображала в камни змей.
Такие кольца из камней
Находим мы в монастыре…
А если галки на заре
Над башней Витби пролетят —
Они, забыв свой путь, кружат
И падают, роняя перья,
На плиты пред святою дверью…[287]