Дева в саду

Наскоро помывшись и раздевшись, они легли. Уилки прошагал к ложу нагишом, Фредерика украдкой глянула на него: круглолицый и пухлый, с обгоревшими на солнце руками, шеей и треугольником на груди. Его инструмент, как определила его Фредерика, был красен, тверд и мощно изогнут кверху. Фредерика отвернулась. Пахло зубной пастой, этим легким нечеловеческим запашком, мылом и влагой теплых тел. Уилки зашуршал бумагой, освобождая резиновое приспособленьице. Он сидел, обернувшись к ней белой спиной, и она видела, как напряжены его шейные мускулы.

– Теперь слушай, – сказал он. – Я, как ты знаешь, ученый. Я сейчас расскажу тебе, как что делается, что доставляет удовольствие женщинам и что доставляет удовольствие мне. И ты не будешь бояться, и, если мы оба все сделаем мягко и деликатно, дело кончится к моему удовлетворению. Договорились?

Фредерика кивнула. Уилки сел и стал показывать на ней, как на анатомической модели, легко касаясь тут и там сухими пальцами: здесь тебе нравится, когда легонько трут, а здесь когда щекочут, а вот мое чувствительное место – если умеешь, сделаешь приятно, если нет, только разозлишь. Он пробормотал что-то об увлажнении и достал баночку вазелина. Снова скромно повернувшись спиной, бережно себя умастил. Уилки был вежлив, академичен и повелителен. Позднее Фредерика поняла, что его познания о плотской любви в целом и о ее реакциях в частности были не столь обширны, как он думал или делал вид. Но в тот вечер она была благодарна ему за то, что все у него получалось так просто и уверенно. Позже пришла благодарность и за то, что все последующие открытия она делала легко и бесстрашно.

Поначалу Фредерику удивил постоянный монолог Уилки, сопровождавший каждое его действие. (Уилки не целовал ее, словно это было нечто недозволенно интимное.) Вот он с усилием протиснулся в нее.

– Ого! Пришлось поднажать. Как у тебя тут туго. Ну как ты, в порядке?

– Да, – коротко, сквозь зубы отвечала Фредерика.

Уилки храпнул и задвигался туда-сюда:

– Нравится?

– О да, – отвечала Фредерика, не испытавшая ни отвращения, ни какого-то особенного удовольствия. Больше всего это походило на бесконечное запихиванье «тампакса», но она была рада, что это наконец происходит.

Вскоре Уилки снова извлек вазелин и стал по кругу гладить ей клитор. Это показалось Фредерике особенно смехотворной затеей – и одновременно нежеланным вторжением, хотя Уилки уже проник в нее гораздо глубже.

– А так хорошо?

– О да, – сосредоточенно хмурясь, отвечала Фредерика.

Дело в том, что внутри у нее пробегали теперь какие-то искорки и закручивались вихорьки, и находила на нее какая-то слабость, что-то взмывало внизу, словно она летела с горки или делала первые глотки вина. Все это она подавляла, понимая не разумом, а где-то за пределом его, – самим телом понимая, что в конце этих искр и взмываний – полная капитуляция, растворение себя. Этого она допускать не собиралась.

– Подыми колени.

Фредерика послушалась. Уилки стал ласкать ей грудь (Фредерике вспомнились игрища Кроу) и что-то пробормотал об «эректильной ткани». Последняя, по мнению Фредерики, была сильно переоценена. Уилки продолжал деловито сновать в ней. «Смешная штука человеческий зад, – подумала Фредерика, – тут тебе и мускул, и желе-дрожалка». Она засмеялась.

– Приятно?

– О да.

– Это хорошо.

На мгновение с легкой тошнотой вспомнились ей Лоуренсовы волны наслаждения, расходившиеся внутри Констанции Чаттерли. У Фредерики внутри была какая-то вертикальная искристая щекотка, электрические импульсы, которые она поспешно гасила. Уилки замолчал и ускорился. Фредерика с интересом разглядывала его изменившееся лицо: глаза зажмурены, рот безвольно приоткрыт углами вниз и дышит тяжело. Потное брюшко его жарко ездило по ее животу. Потом он задвигался совсем быстро, громко застонал каким-то нутряным, для других ушей не предназначенным стоном и на мгновение уронил тяжелую голову ей на грудь. Лицо его было изможденно и трагично. Фредерика ощутила некий трепет там, где они сливались, – не то в нем, не то в себе – боль и горячее биение пульса.

– Понравилось? – спросил он слабым голосом, задыхаясь.

– О да.

– Ты не кончила.

– Извини. – Несмотря на леди Чаттерли с ее волнами, Фредерика все же не очень понимала, что это значит.

– Нет-нет, это, скорей всего, я виноват. Но мы попробуем еще. Я один раз привел девушку в отель – так она, когда кончала, каждый раз визжала, как паровозный свисток. Душераздирающий звук. К нам под дверь люди сбегались, думали, я ее убиваю. Так я ничего и не смог с ней поделать. А жаль.

– У меня внизу мокро.

– Это нормально. – Уилки вздохнул. – Больно было?

– Не очень.