Дева в саду

В те наивные дни некий технический гений устроил из служебного эскалатора дорогу, по которой ездили, подрагивая, миниатюрные колесницы в виде лебедей и драконов. Управляемые гномами и феями, они возносили желающих к дворцу Санта-Клауса или опускали в его же грот, после чего, громыхнув и качнувшись, скрывались из виду, чтобы снова повторить круг. Фредерике они всегда нравились, как нравились вагонетки в «аттракционах ужасов» и спиральные горки – пролет сквозь таинственную арку туда, где все по-другому, где правит сказочный обман. Но сегодня она ехала мрачная на серебристом, округло стелющемся под ноги эскалаторе и стоймя погружалась в бездну универмага. Мимо проплывали стойки с платьями строгими и крахмально-тюлевыми, кресла, радиолы, гостиные гарнитуры, столы махагоновые, ореховые, дубовые, нагруженные фарфором веджвудским, минтонским, колпортским, и граненым хрусталем, и дартонским стеклом с прозрачными слезками, застывшими в толстеньких ножках новомодных бокалов. Еще глубже вниз. В отделе спальной мебели оформитель сегментами расположил вокруг эскалатора разные варианты спален, разделив их фанерными стенками. Как апельсинные дольки, предлагались тут зрителю бесконечные воплощения идеи кресла, идеи кровати, идеи низкого турецкого дивана, небрежно драпированного полосатым пледом. Вот кроватная спинка в виде раковинной створки: пухлый, лоснистый, туго простроченный шелк. Вот без затей: светлое дерево с суконной обивкой. Бело-золоченые туалетные столики (пуф прилагается). Ковры с цветочным рисунком, ковры белые с длинным мохнатым ворсом, ковры с узором из палочек, из вездесущих загогулин, напоминающих сперматозоиды, – коричневые, темно-розовые, ядовито-желтые. Каждая из недокомнаток имела по окну из фанеры и целлофана. Меж гардин в цвет кроватного покрывала, окаймленное подхваченным с боков тюлем, густо и ярко синело небо с горсточкой звезд (дело было во внутренней части магазина, где настоящих окон не было). И опять вниз. Первый этаж – царство необходимых мелочей и хитроумных изобретений, забавных новинок и броских безделиц. Средоточие пустоты. Еще вниз – и вот он, подземный «Хозяйственный рай». Тут в таких же сегментах поместились кухни, залитые поддельным солнцем, с яркими садиками в плосковатой перспективе окон, с бумажными цветами вдоль дорожек.

Фредерика сошла с эскалатора. Неприязненно оглядела карликовые кухни, не испытывая ни малейшего желания войти, испытать патентованные складные стулья или барные табуреты на длинных паучьих ногах. Равнодушно миновала новейший пластик, мутно-алый, больнично-белый, размыто-голубой и крапчатый «под мрамор». Тогда не умели делать пластик чистых, ярких тонов, и он не имел пока собственной жизни, а лишь служил робкой имитацией других материалов. К тому же хороший тон диктовал: прежде чем использовать алый, к примеру, цвет для оживления интерьера, нужно сперва приглушить его и замутнить.

Окруженная всевозможными штучками, Фредерика хотела выбрать для Стефани что-то дешевое, разумное и добротное. Или что-то с элегантной, функциональной формой. Или некое экзотическое приспособление. Давилку для чеснока, деревянную ложку удобной формы, штопор. Словом, приятную мелочь сверх необходимого минимума, знак доброй воли и признания свершившегося факта. Но внезапно оказалось, что Фредерика не в состоянии даже дотронуться до этих вещиц. Любительница всевозможных глубин, она ощутила приступ клаустрофобии и поспешила наверх, туда, где воздух.