Девчата. Полное собрание сочинений

– Я тебе дам – видно! – взвилась Даша. – Пойдешь как миленькая! А не пойдешь… я Мишке твоему пожалуюсь, все про твой почерк расскажу. Поимей в виду: теперь ты у меня в руках. Сознательности не хватает, так любовь заставит тебя учиться. Вот когда я к тебе ключик подобрала!

– Ну и радуйся… ключница! – бессильно злясь на Дашу, выпалила Нюра. – Не знала, что ты такая ехидина. Да разве я виноватая, что мало классов кончила?

Она вдруг живо припомнила, как бегала девчонкой в школу. В их деревне только начальная была, а семилетка – за одиннадцать километров. Да это считалось только одиннадцать, а там, если как следует померить, так и все пятнадцать наберется, зимой не набегаешься… А когда в последний военный год пришла похоронка на отца, мать с горя слегла, а младшенькие – братишка с сестренкой – без Нюриного досмотра совсем захирели. Тут и кончилась вся ее учеба.

И позже, когда мать поднялась, Нюра набавила себе пару годков, благо рослая уродилась, да и пошла на сплав, на эту же самую запань. Тогда не больно-то в метриках копались, каждая пара рабочих рук до зарезу нужна была. Вот на этой же столовке, возле которой сидели они сейчас с Дашей, висел тогда плакат-призыв: «Лес нужен стране, как хлеб и металл!»

– Корявый почерк… – проворчала Нюра. – Другие учились, а я вкалывала, вот и некогда было мне корявость свою ликвидировать. Сама знаешь, не до почерка тогда было! Года три я и карандаша в руки не брала, скажи спасибо, что все буквы-цифры из головы не выскочили, а ты – почерк… Вон мой почерк! – Нюра широко повела рукой, обнимая всю запань с молехранилищем, сортировочной сеткой, сплоточными станками и лентами готовых пучков, вытянувшихся далеко вниз по течению. – У грамотеев буковки на бумаге, а мои буквы – судострой, пиловочник, рудстойка, шпальник… И сырье для той бумаги, которой теперь грамотеи от меня отгораживаются, тоже я дала! Тысячи кубометров через мои руки прошло, а тебе все мало…

Даша растроганно шмыгнула носом и в порыве дружеских чувств приобняла Нюру и похлопала ее по плечу своей широкой сильной рукой.

– Хорошо сказано, – признала Даша. – И все тут правда… да только не вся она тут.

– Как это? – не поняла Нюра.

– А так: это все только объясняет, почему у тебя почерк корявый, но до конца не оправдывает. После войны вон уж сколь времени утекло, могла бы и наверстать.

– Как ты сказала? – живо спросила Нюра.

– Наверстать упущенное могла бы – война уже когда кончилась.

Нюра досадливо отмахнулась:

– Да не про войну я! Как там у тебя: оправдывает – не оправдывает?

– А-а… Объясняет, но не оправдывает.

– Сама придумала? Иль на курсах вам такую установку дали?

– Да не курсы это, а семинар. И никакой установки не было, а вопрос этот затрагивали: у нас на семинаре лекторы подкованные были. Что ж ты, кума, будешь теперь всю жизнь на войну валить? Удобная позиция! А только учти: это слабаки на объективные препятствия ссылаются, а сильные их преодолевают!

– А здорово ты навострилась на своих курсах-семинарах языком чесать! – изумилась Нюра. – Раньше у тебя так складно не вытанцовывалось.

– Хлеб даром не ела, – скромно сказала Даша и тут же огорошила Нюру: – Я все про вас с Мишкой думаю: самое ответственное время у тебя настает.

– Какое еще ответственное? – насторожилась Нюра.

– Эх, кулема! Вижу, ничегошеньки ты не понимаешь, а туда же: «счастли-и-ивая»…

Даша так противно-похоже передразнила ночные слова Нюры, что у той руки зачесались, и она поспешила спрятать их за спину, чтобы ненароком не стукнуть верную подругу по затылку.

– Подслеповатое твое счастье, бригадир. Смотри не проворонь. Учти, подобные случаи бывали… – Голос у Даши дрогнул, будто споткнулся о незаметную постороннему глазу кочку. Она без нужды кашлянула и сказала озабоченно: – Не нравится мне эта проныра-практикантка: недавно она прошла тут и все на тот бережок поглядывала, Мишку твоего выслеживала. Глазки прищурила, а сама вся как Лиса Патрикеевна на охоте. Эти тихони самые опасные. И потом, как-никак она в перспективе инженер, а у тебя вон хоть и по уважительной причине, а почерк хромает.

– Дался тебе мой почерк! – рассердилась Нюра и захлопнула злополучный свой блокнот – пусть и с коряво написанными, но зато солидными цифрами бригадной выработки. Вот тут и решай, что важней: красивый почерк или перевыполнение плана? – Что ж мне теперь, из-за почерка и житья нету? Ложись да помирай, так, что ли? Рассудила! А еще комсорг!

Даша обиженно поджала губы:

– Не опошляй…

Сколько Нюра помнила, у Даши всегда были какие-то любимые слова, и она повторяла их к месту и не к месту. Сейчас к ней привязались: «учти» и «не опошляй», а зимой, еще до отъезда на семинар, у нее ходило в любимчиках «не преувеличивай». А прошлым летом Даша по всякому поводу спешила сказать: «С моей точки зрения». Вот чудачка… И далась ей эта точка!