Девчата. Полное собрание сочинений

Коля Савин долго откашливался перед дверью и наконец вошел к больному. Семен Григорьевич сидел на кровати, и, может быть, потому, что смотрел он на своего любимого ученика снизу вверх, – взгляд его казался виноватым. Коля поздоровался с мастером, неловко положил на стол плоскую коробку, перевязанную нарядной голубой лентой, и присел на кончик стула. Долгую минуту они стесненно молчали.

Выручила их коробка, принесенная Колей. Она покоилась на столе скучным серым дном кверху и, судя по некоторым признакам, содержала в себе нечто кондитерское. Лента на коробке была такой праздничной голубизны, что невольно притягивала взгляд, Семен Григорьевич покосился на ленту, и Коля Савин обрадовался законному поводу начать разговор.

– Вам от всех наших ребят… – стыдливой скороговоркой сказал он, пододвигая коробку мастеру.

Семен Григорьевич строго посмотрел на пеструю картинку на крышке и спросил шепотом:

– Что там?

– Конфеты, – так же шепотом ответил Коля Савин. – Шоколадные.

– А вот это зря! – рассердился Семен Григорьевич. – Эх ты, а еще токарь: кто же больным старикам конфеты носит? Да у меня от этого шоколада всегда изжога приключается. Как поем – так изжога!

Семен Григорьевич презрительно щелкнул по крышке пальцем, будто всю жизнь только и питался фигурным шоколадом.

– Мы сначала цветов хотели купить, да нигде не нашли: не сезон…

– Цветы! – фыркнул Семен Григорьевич. – Что я, барышня какая, чтобы цветочки нюхать?! Вижу, недобираешь ты в этом вопросе, Коля!

– Недобираю… – признался Коля Савин. – Нас этому никто не учил. В ремесленном много наук проходили – и математику, и технологию металлов, – а какой подарок больному мастеру принести – про это не говорили… – Коля помолчал и спросил на будущее: – А что в таких случаях лучше всего приносить?

– А я почем знаю? – отмахнулся Семен Григорьевич. – Если б я дарил, так знал бы, а сейчас и голову ломать не стану!

– Как же теперь быть? – вслух подумал озабоченный Коля Савин. – Не нести же конфеты назад: меня ребята засмеют!

– Назад нести негоже, – согласился Семен Григорьевич и добавил доверительно: – А мы вот как сделаем: попросим Захаровну вскипятить чайку да все втроем и навалимся на шоколадные. Авось изжога тогда оробеет!

Екатерина Захаровна ушла на кухню, и через минуту там басом загудел работящий примус. Семен Григорьевич любующимися отцовскими глазами оглядел ладную фигуру Коли Савина и сказал растроганно:

– Молодец, что пришел, молодец!

– Мы с ребятами собирались еще позавчера проведать вас, да побоялись…

– Уж не меня ли? – удивился Семен Григорьевич и невесело пошутил: – Неужто я для вас такой страшный стал?

– Что вы, Семен Григорьевич! И не стыдно вам? Все ребята вас любят… как и раньше. Мы потому не шли, думали застать здесь…

Коля Савин запнулся, не желая произносить ненавистное Кирюшкино имя. Семен Григорьевич понял его и сочувственно кашлянул.

– Та-ак… – раздумчиво сказал он. – А нынче что ж не побоялся ты с ним встретиться?

– Прояснилось кое-что. Попытались мы сегодня узнать у него про ваше здоровье, а он и говорит… В общем, догадались мы, что он к вам и носа не кажет.

– Что же Кирюшка молвил? Что?

Семен Григорьевич даже с кровати вскочил – так не терпелось ему поскорее узнать, почему Кирюшка отплатил черной неблагодарностью за все его заботы о нем.

Коля Савин замялся. Он давно уже чувствовал себя не в своей тарелке, а теперь совсем запутался. Говорить о Кирюшке хорошее Коля никак не мог, так как знал о нем одно лишь плохое; ругать же его при Семене Григорьевиче не хотелось, чтобы мастер не подумал, будто он сводит с Кирюшкой счеты.

– Руби сплеча, Никола! – приказал Семен Григорьевич. – Узнавать – так уж всю правду.

– Мне его слова и повторять-то неохота… В общем, распространялся он в том плане, что болезнь у вас дипломатическая, чтобы не отвечать за его работу, если он не управится с тремя станками…

Семен Григорьевич даже охнул, заслышав такое.

– И язык у него не отсох?

– Не отсох… – виновато ответил Коля Савин.

Семен Григорьевич опустил голову и закручинился.

– Да вы не огорчайтесь, – попытался утешить его Коля. – Он и раньше такие штучки отчубучивал. Мы ведь с ним в одном общежитии живем, пригляделся я к нему…

Коля Савин спохватился, что поругивает-таки Кирюшку, несмотря на данное самому себе слово не осуждать его в присутствии Семена Григорьевича и вообще отзываться о сопернике со студеной вежливостью. «Ну и черт с ним! – непоследовательно решил он. – Мне бы только деда нашего успокоить».

Семен Григорьевич рывком поднял голову:

– Слышь, Никола, а не завидуешь ли ты Кирюшкиной славе?

– Нечему завидовать, – твердо сказал Коля Савин. – Будут мне такую славу даром давать – и то не возьму!

– Что так? Не пойму я что-то тебя. Мне, к примеру, было бы любопытно на самого себя в кино поглазеть: на фотографиях красовался, а в кино помелькать не привелось… Чем же Кирюшкина слава плоха?