Девчата. Полное собрание сочинений

– Нечистая она… Вы по радио его выступления не слыхали? Жаль! Ведь он все себе приписал, будто сам предложил работать на двух станках и закалку фрезы для скоростного резания придумал. Все сам! Мы с ребятами слушали – и ушам своим не верили. Про вас он лишь в самом конце упомянул: «Кроме того, оказывал помощь мастер Федунов».

– Оказывал все-таки? – усмехнувшись, спросил Семен Григорьевич.

«Спокойный дед! – с уважением подумал Коля Савин. – Другой бы на его месте взвыл от обиды, а у него только глаза колючие стали».

– А может, не успел он всего по радио высказать? – заступился за Кирюшку все еще сомневающийся Семен Григорьевич. – Поторопили его, или растерялся с непривычки, не видя, кому говорит. А то и речь ему подсократили, чтобы не засорять приемники разными ненужными стариками… Мало ли что могло быть?

– Все руководство цеха отблагодарил, начиная с начальника и кончая профгрупоргом, который для него и пальцем не шевельнул, а про вас забыл. Нет, здесь тактика! – убежденно сказал Коля Савин. – Вас он больше всех опасался, не хотел славой поделиться – вот и зачеркнул. Очень уж кстати болезнь ваша тут ему подвернулась!..

Семен Григорьевич обескураженно покрутил головой, все еще не в силах свыкнуться с обидной новостью.

– А какой обходительный да ласковый был! – вспомнил он. – Встретит меня в проходной – так и засияет, будто я не мастер, а артистка фартовенькая из гортеатра. В трамвае всегда норовил билет мне купить, а в бане сам, без спросу, спину мне мочалкой тер – ах, проныра!

Только сейчас Семен Григорьевич начал понимать, как ловко Кирюшка-пройдоха обвел его вокруг пальца. Непонятно было только, почему теперь он перестал юлить, пошел на разрыв. Семен Григорьевич призадумался. Как ни крути, выходило одно: после головокружительных своих успехов Кирюшка считает, что мастер ему больше не нужен и он свободно теперь обойдется без него. Использовал как ступеньку – и отбросил за ненадобностью!

Семен Григорьевич тяжело засопел, ибо не привык он оставаться в дураках. То, что Кирюшка посчитал его бесполезным, обидело его больше, чем все бессовестные Кирюшкины выхваленья по радио.

– Из молодых, да ранний! И откуда такие берутся? – изумился Семен Григорьевич. – Все ведь у него шито-крыто. Пойди теперь докажи, кто и чем ему помогал. Да и знает ведь, ржавая душа, что не стану я с ним, поганцем, спорить. И судить его не за что: чистая работа!

– Ничего, найдем мы и на него управу, – пообещал Коля Савин. – Ребята хотят на комсомольском комитете все его поведение обсудить, соскоблить ржавчину с души…

– Ах, дурень я, дурень! – с запоздалым сожалением сказал Семен Григорьевич. – Мне надо было тебя на два станка поставить, а я Кирюшку-гаденыша пожалел. Кроме всего прочего, я ведь почему тогда в тебе, Коля, усомнился? Он у тебя Клаву раскосенькую отбил, а ты…

– Какая же она раскосая? – обиделся Коля Савин. – Просто глаза у нее очень черные, вот и кажется…

– Пускай черные, – покладисто согласился Семен Григорьевич. – Не в том дело. Он у тебя девку отбил, а ты – хоть бы хны! Ведь даже выработка у тебя тогда не снизилась. До того спокойный – ни рыба ни мясо. Не люблю я таких!

– Много для нее чести – волноваться, раз она меня на такого вертуна променяла! – уверенно, как о давно решенном деле, сказал Коля Савин. – Он с ней поиграет и бросит. А у меня серьезное было, на всю жизнь… – На миг Коля помрачнел, вспомнив Клаву-сверловщицу, но тут же встрепенулся и гордо добавил: – В общем, недостойна она моего волнения!

Семен Григорьевич с интересом посмотрел на молодого токаря.

– Утешаешь себя этим? – понимающе спросил он.

Коля Савин устало потер виски и признался:

– Утешаю…

– Ну и как? – полюбопытствовал Семен Григорьевич. – Действует?

– Когда действует, а когда и… не так чтоб очень. В общем, раз на раз не приходится.

Семен Григорьевич прикинул в уме, что бы могла означать подобная разноголосица, и авторитетно заключил:

– Значит, любил ты ее.

– Значит, любил…

Помолчали.

– Как она теперь-то? – спросил Семен Григорьевич.

– Кирилл с нею вроде рассорился. Она ему уже не подходит, он теперь под нормировщицу клинья подбивает. Но и в мою сторону Клава что-то не смотрит… Она ведь гордая, Клава, долго теперь переживать будет!

Колин голос дрогнул, и какие-то новые нотки, теплые и признательные, зазвучали в нем. Спохватившись, что расхваливает недостойную, Коля Савин закашлялся и осторожно покосился на мастера. Семен Григорьевич был занят: он отвязывал с конфетной коробки срочно понадобившуюся ему голубую ленту и, кажется, ничего не заметил.

– Признавайся: обиделся ты на меня, когда я Кирюшку на два станка поставил? – спросил он вдруг, старательно бинтуя свой большой палец красивой голубой лентой. – Только правду говори.

Коля Савин задумался, вспоминая тогдашнее свое состояние, и сказал с некоторым даже вызовом:

– Обиделся!