Девчата. Полное собрание сочинений

Мы пошли к берегу по мягко раскачивающемуся бону. Был поздний июньский вечер, даже ночь уже – северная светлая ночь, которая так удивила меня, южанина, когда я впервые попал на Север. Это было еще до службы в армии, когда судьба занесла меня на молевой сплав в Карелию. Я долго не мог тогда спать по ночам, а потом привык и даже перестал замечать северную эту красу, будто так и надо, чтобы ночью было светло как днем.

Сплоточные станки работали полным ходом, пучки бревен проворно выскакивали из-под контрольных рам. Девчата-сортировщицы застыли с опущенными в воду баграми и добросовестно глазели на меня. Я только никак не мог понять: догадываются уже они, кто я такой и зачем припожаловал к ним сюда, или просто рады на минуту оторваться от однообразной работы и поглазеть на свежего человека.

Показывая дорогу, Кувалдин шел впереди меня размеренным пружинистым шагом индейца и осуждающе молчал. Так мне тогда показалось: уж больно замкнутая и себе на уме была у него спина. Когда молчать стало совсем уж невмоготу, я кивнул на девчат-сортировщиц и спросил:

– Ночная смена?

Кувалдин удивленно посмотрел мне в плечо, хотел, кажется, сказать, что это и так видно, но переборол себя и буркнул:

– Она самая…

Мы сошли на берег, и я оглянулся. Вся запань – с молехранилищем, забитым бревнами, с сортировочной сеткой и сплоточными станками – четко лежала на спокойной, без единой морщинки, ночной воде. С высоты берега запань сильно смахивала на чертеж из недавней моей дипломной работы.

– Как сплотка? – спросил я небрежно, тоном многоопытного сплавщика, который перевидал на своем веку уйму запаней и сплавных рейдов.

– Третью неделю сплачиваем, – не сразу и без большой охоты отозвался Кувалдин. – Поначалу большая вода была, а ныне спала маленько, работать можно.

– Ну и как? – не унимался я.

– Что как? – не понял Кувалдин.

– Суточный график? План?

– Вот вы о чем… – несколько даже обиженно протянул Кувалдин. – План наша запань всегда выполняет. Как заведен тут такой порядок, так идет своим ходом.

– Кто ж его завел, хороший этот порядок? – поинтересовался я.

Кувалдин, который до этого по своей привычке изучал мое плечо, так изумился моим словам, что даже глянул мне в лицо. Весь вид у него был какой-то ошарашенный и даже оскорбленный, будто я ляпнул страшную глупость.

– Начальник запани Филипп Иваныч, кто же еще? – подивился Кувалдин моему невежеству. Кажется, он не шутя считал, что знаменитого их Филиппа Ивановича знает поголовно все человечество.

Мы двинулись к поселку, отступившему метров на сто от кромки берега, чтобы меньше заливало половодьем. Прошли мимо такелажного сарая, где гирляндами висели толстые смоляные канаты, лежали бухты густо смазанных стальных тросов, синели окалиной круги новой проволоки и рыжел ржавчиной спутанный ворох проволоки старой, побывавшей уже в плотах и снова вернувшейся на запань. Сарай был по-весеннему богат такелажем, и я порадовался, что всего этого добра на запань завезено много и недостача такелажа не будет тормозить работу на первых порах, пока я тут осмотрюсь и узнаю, что к чему.

Кувалдин теперь вышагивал рядом со мной и все приглядывался ко мне сбоку, точно определить хотел, что я за человек и за какие его прегрешения свалился ему на голову. И хоть ни в чем не был я перед ним виноват, но мне стало все-таки как-то не по себе. Будто я провинился перед Кувалдиным уже одним тем, что живу на свете. Меня подмывало сказать ему: я не просил, чтобы меня послали работать именно на эту запань, где я стал ему поперек дороги. Ведь если б не меня, так все равно прислали бы кого другого. Да и Филипп Иванович не нынче завтра поправится и займет свой начальнический стул, так что дуться на меня просто глупо…

Стороной прошла ватага парней навеселе, вразнобой горланя: «Я люблю тебя, жизнь».

– Пьют на запани? – осведомился я.

Кувалдин подумал-подумал и сказал осторожно:

– Выпивают…

Похоже, он не хотел, чтобы у меня сложилось плохое мнение о местных сплавщиках.

Мы миновали какие-то будки, низкий расплывшийся штабель горбылей и большую слежавшуюся кучу старых опилок. Поравнялись с маленькой уютной избушкой на полпути от берега к поселку.

– Наш медпункт, – сказал Кувалдин тоном экскурсовода, сопровождающего знатного туриста. Сдается, и ему уже надоело играть в молчанку.

На чисто выскобленном крылечке сидела парочка. Парня я не разглядел, а вот девица мне запомнилась. От полноты чувств она болтала ногами в щегольских, ладно скроенных сапожках, тесно обхватывающих ее тугие поселковые икры, какие в больших городах попадаются уже редко.

– Фельдшерица наша, – все тем же размеренным информационным голосом молвил Кувалдин, продолжая знакомить меня с местными достопримечательностями.