Девчата. Полное собрание сочинений

Главное и отличительное свойство всех прежних моих жилищ сводилось к тому, что помещение там было одно, а равноправных обитателей несколько человек, а то даже более десятка человек, как в армейской казарме. А теперь вот жилая моя дробь перевернулась, знаменатель стал числителем, и расщедрившаяся наконец-то судьба отвалила мне одному-единственному отдельную двухкомнатную квартиру с кухней и совершенно ненужной кладовкой, куда мне пока что и положить-то нечего, разве что пустой чемодан.

Машинально я прикинул, что в новых моих апартаментах, если мерить тесными студенческими нормами, можно разместить человек десять, а то и все двенадцать. Выходит, жизнь моя стала вдруг богаче и привольней недавней студенческой жизни в добрый десяток раз.

С непривычки к такому раздолью я даже оробел малость, обходя обширные свои владения, – это наглядное свидетельство тех крупных перемен, которые приключились в моей жизни. И тогда же я понял – не умом, а всем своим свежеиспеченным инженерским существом, – что вступаю в совершенно новую полосу жизни, где все, начиная с жилья, будет теперь совсем не так, как было у меня до сих пор…

К приезду моему явно готовились: пол был не только чисто вымыт, но и выскоблен до восковой желтизны, чьи-то заботливые руки расставили мебель. В квартире было: два стола – маленький письменный, почти ученический, и большой обеденный, бельевой шкаф, две тумбочки, кровать под марлевым пологом, чтобы не загрызла меня свирепая мошкара, два стула, пяток разнокалиберных табуреток. На тумбочке у изголовья кровати стояла настольная лампа, бронзовая, неподъемная, эпохи перерасхода цветных металлов. И хотя на всех вещах на самых видных местах красовались овальные жестяные бирки, означающие, что все это имущество заприходовано и числится на балансе запани, у меня проклюнулось такое праздничное чувство, будто из скудного своего студенчества я прямехонько шагнул чуть ли не в заправские миллионеры.

Больше всего я был тогда озабочен тем, чтобы скрыть от Кувалдина свое смятение при виде умопомрачительной этой роскоши, граничащей по тогдашним моим понятиям с расточительством.

– Не много ли для одного? – скромно спросил я, обводя рукой жилищные свои просторы.

– А семья? Иль еще не женаты? – догадался Кувалдин.

– Не успел еще. Знаете, не пришлось как-то… – смущенно пробормотал я, впервые в жизни чувствуя себя виноватым, что дожил до двадцати семи лет, а до сих пор не обзавелся семьей.

Кувалдин подозрительно покосился на меня и перевел глаза на тощий мой чемодан. Похоже, ему просто трудно было представить человека холостым в моем возрасте. Мне почудилось: он даже заподозрил, не бегаю ли уж я от алиментов. Но он тут же отбросил это низкое подозрение, недостойное дипломированного адресата, и утешил меня:

– Ничего, дело это поправимое. Невест у нас на запани хоть пруд пруди: и беленькие, и черненькие, и шатенистые. На любой вкус!

О неведомых мне местных невестах он сказал так, будто и они тоже были загодя приготовлены для меня и теперь поджидали женишка где-нибудь на складе запани, между тросами и канатами, перенумерованные и чуть ли не снабженные инвентарными бирками. Вот только Кувалдин не знал, кажется, куда именно полагается навешивать бирки невестам: на шеи или на пятки.

Узнав о затяжном моем холостячестве, Кувалдин, сдается, совсем во мне разочаровался. По всему видать, ему еще обидней стало, что такой вот легковесный человек потеснил его тут на работе…

С неожиданной для меня прозорливостью Кувалдин понял мое состояние и сказал хмуро, по привычке своей глядя мне в плечо:

– Вы вот что… Ну, это самое, не думайте там… Ну какой из меня начальник? Курам на смех! Я спал и во сне видел, чтоб меня поскорей скинули… освободили то есть, ежели по-культурному. Так что не сомневайтесь и ничего такого не думайте. Зла на вас я не держу, даже наоборот. И работать вам тут привольней будет, чем мне.

– Это почему же? – полюбопытствовал я, думая, что Кувалдин намекает на высшее мое образование.

Но он не ответил на мой вопрос, а сам спросил:

– У вас тут поблизости родичей, случайно, нету?

– Да вроде бы нет, а что?

– Повезло вам! – с откровенной завистью выпалил Кувалдин и уважительно посмотрел на меня. – Как Филипп Иваныч занемог и меня временно назначили его замещать, так я сразу же и взвыл: ни днем ни ночью покоя нету.

– Работы много? – участливо подсказал я.

– Кабы работа! Там трудность прямая, вся насквозь видная. Мы тут для того и сидим, чтоб ее преодолевать, за то и зарплату получаем. А вот чего я никак не ожидал: родичи меня допекли, будь они трижды неладные!

– Родичи? – опешил я, припоминая, что в институте нам талдычили о борьбе с паводками и ледоходами, о конструктивных несовершенствах сплоточных машин, о текучести рабочей силы, о перебоях в снабжении горючим, такелажем и запасными частями, а вот о такой потаенной опасности, как родичи, меня никто и никогда еще не предупреждал.