Девчата. Полное собрание сочинений

– Напусти сама и мойся, – беззлобно посоветовал Семен Григорьевич, давно уже приученный к этим никчемным разговорам. – Тесно в твоей ванне, как в мышеловке, а настоящее мытье простора требует, чтобы веником было где помахать, попотеть всласть. В ванне только детей купать, а взрослому человеку баня потребна: там он душой добреет. Жизнь прожила, а такой простой вещи не разумеешь… Собери-ка белье!

Жена сокрушенно покачала головой, вышла из комнаты и сейчас же вернулась с кошелкой, из которой воинственно торчал кончик березового веника. Вернулась она что-то уж очень быстро, – видно, давно уже было собрано, заботливо завернуто в газету и помещено в кошелку белье, мочалка и все, что требуется человеку, нацелившемуся подобреть душой.

Екатерина Захаровна проводила мужа до двери, подняла ему воротник пальто. Семен Григорьевич неодобрительно пошевелил запорожскими своими усами, упрямо опустил воротник и бойко зашагал по улице, помахивая кошелкой, – маленький, стройный, самый красивый для Екатерины Захаровны во всем мире.

У почтового ящика, опуская письмо, Семен Григорьевич встретил главного инженера завода и пожаловался ему:

– Непорядок у нас в цеху с новыми токарными станками: все чикаемся, никак не разделим на черновые и чистовые. Вот потеряем точность – тогда хватимся, а пока всем недосуг.

Главный инженер заверил Семена Григорьевича, что завтра же лично займется токарными станками, и, завистливо покосившись на кошелку с веником, полюбопытствовал:

– В баньку?.. Составил бы компанию, да на завод надо. Вы уж вылейте за мое здоровье шаечку-другую!

Семен Григорьевич пообещал уважить просьбу: главный инженер был тоже не дурак попариться.

В бане на вешалке Семену Григорьевичу номерка не дали: его старомодное драповое пальто с наружным карманом на груди здесь слишком хорошо знали, чтобы спутать с чьим-либо другим.

Нетерпеливо поглядывая на дверь, ведущую в банное отделение, Семен Григорьевич занял очередь в парикмахерскую. Перед ним стоял толстый лысый мужчина с буйной иссиня-черной щетиной на щеках. Волосами со щек ему с излишком хватило бы покрыть всю лысину. «Эк у тебя волосы неудачно распределились!» – посочувствовал Семен Григорьевич.

Когда подошла очередь толстяка, тот вдруг забеспокоился: сунул голову в парикмахерскую, сердито засопел.

– Вот невезение! – пожаловался он Семену Григорьевичу. – Придется идти к пигалице. Чует мое сердце: исцарапает она всего, изрежет… Нет, уж если ты женщина – так занимайся разными там маникюрами, а в мужскую парикмахерскую не суйся!

Но толстяк ошибся. К пигалице пришлось идти не ему, а Семену Григорьевичу.

– Какую стрижку, папаша: под польку, полубокс? – профессиональной скороговоркой осведомилась мастерица.

«Ишь, дочка выискалась!» – подивился Семен Григорьевич, нахмурил клочковатые брови и сказал наставительно:

– А это уж вам лучше знать. Сотворите что-нибудь… соответственное.

И он неопределенно покрутил растопыренными пальцами перед своим носом. Пигалица усмехнулась.

Пока она трудилась над его волосами, Семен Григорьевич успел хорошо рассмотреть ее. Мастерица была молодая, рыжеватая. У нее были большие строгие глаза и прохладные быстрые пальцы.

Лысый толстяк стал громко попрекать своего мастера-мужчину тупой бритвой, и Семен Григорьевич злорадно подумал, что толстяк прогадал: пигалица была отличной работницей. Ловкие ножницы, щебеча и пришепетывая, так и порхали над головой. Семен Григорьевич притаился в кресле и только глазами моргал, боясь, как бы бойкая мастерица не отхватила ему, чего доброго, половину уха.

– А бриться я вам советую после бани, – сказала пигалица, снимая простыню. И, предупреждая замечание Семена Григорьевича об очереди, добавила: – Прямо ко мне идите, без всякой очереди.

Подозревая подвох, Семен Григорьевич начал было хмуриться и даже пустил в дело знаменитые свои усы, но вдруг неожиданно для себя самого согласился.

– Только я не скоро, – предупредил он. И, понизив голос, шепнул доверительно: – Я париться люблю…

Семен Григорьевич строго придерживался выработанного годами порядка мытья в бане. Раздевшись, он первым делом пошел париться «насухую».

В парной стоял добрый пар, но Семену Григорьевичу этого было мало. Он до отказа открыл кран с паром и, чтобы сделать его пожестче, вылил шайку холодной воды на раскаленный радиатор. Кругом зароптали, но Семен Григорьевич плеснул на радиатор еще шайку и, радостно крякая, полез на полок. Навстречу ему, чертыхаясь, с полка скатилось несколько человек.

Пока веник парился в шайке с кипятком, Семен Григорьевич сидел на скамье, потел и, покряхтывая от удовольствия, растирал заросшую седым волосом грудь. Пар был такой резкий, что все входящие в парную сразу пригибались к полу, словно кланялись Семену Григорьевичу, торжественно восседающему на самой верхотуре.

– Это черт знает что такое! Форменный произвол! – возмущался давешний толстяк, шаром выкатываясь из парной.

– Явился банный король! – крикнул мастер Зыков, дружок и одногодок Семена Григорьевича, перебираясь со своей шайкой поближе к двери.