Девчонки и слезы

Мама и папа Большого Мака испаряются в самом начале вечера. Хорошо бы никто не додумался гасить сигареты о китайский фарфор и никого бы не стошнило на турецкий ковер. С учетом количества спиртного такое вполне вероятно. Я ожидала увидеть фруктовый пунш и несколько банок лагера, но кругом стояли батареи водки, и мальчишки заливали себе внутрь прозрачную жидкость, точно это была вода «Перрье». В гостиной собрались в основном парни. Среди них затесалась пара сильно накрашенных малявок, они неуклюже вышагивали на высоченных каблуках. Смой с них косметику – и увидишь, что они еще не окончили начальную школу. Очевидно, это были чьи-то младшие сестры, намеренные не пропустить вечеринку. Немногочисленные девчонки моего возраста подразделяются на две категории – страшилы в крошечных топах с вдетыми в пупки кольцами, которые заливали в себя спиртное с еще большим апломбом, чем парни, и печальные создания в вечерних туалетах, словно сошедшие с картин 1950-х.

Зря я позвала сюда Магду и Надин. Наверняка они на меня станут сердиться. Ну и пусть. Я тоже на них зла – нечего встречаться без меня.

А еще я зла на Рассела. Сижу с ним рядышком в кресле, он демонстративно обнимает меня за плечи, точно напоказ одноклассникам. Подружка. Что-то незаметно, чтобы он мною гордился. А я ведь готовилась к вечеринке самым тщательным образом. Выбирала, примеряла, а потом отвергла три четверти своего гардероба. Даже залезла в шкаф к Анне и примерила ее малиновое бархатное платье. На Анне оно болтается, а меня ужасно обтягивает. И выглядит чересчур парадно.

Я решила, что не стоит особенно наряжаться, и остановилась на большом мягком свитере. Его вязала не Анна, он однотонный, черного цвета, с глубоким острым вырезом, в котором видна ложбинка между грудей. Надо сказать, видна довольно сильно, поэтому я поддеваю вниз черную майку. Попу обтягивают черные джинсы. Всякий раз, когда я их надеваю, они налезают со все бо́льшим трудом, однако пока еще застегиваются. На ногах у меня черные сапожки на каблуках, они немного жмут, но я не отваживаюсь их снять из опасения, что от ног может пахнуть по́том.

Не думаю, что я так уж плохо выгляжу, особенно с учетом того, что у меня еще не прошла эта мерзкая простуда, однако Рассел при виде меня не испытывает большого энтузиазма.

– Привет, Элли. Ты еще не оделась?

– Нет, оделась, – обижаюсь я.

– Ну ладно. Тогда потопали. – Он теребит воротник рубашки.

– Рассел, у тебя новая рубашка? Класс. – Рубашка ничего себе, шелковая, темно-синяя, на мой вкус, слишком яркая и тонкая, но я стараюсь быть великодушной.

– Это Синтия подарила, – шепчет Рассел, дергаясь всем телом. – По-моему, немного безвкусная.

– Да нет, тебе идет.

Я обращаюсь в ожидание.

– А как я выгляжу? Нормально?

– Что? Ах да. Отлично.

Мой внешний вид его явно не впечатляет.

– Ты не находишь, что я… недостаточно элегантна? – спрашиваю я. Мне нужна поддержка. Но я ее не получаю.

– Это же вечеринка. Может, тебе стоило надеть что-то более… яркое?

Меня так и подмывает ему двинуть.

– Я не ношу яркое, Рассел. И что, по-твоему, мне следует на себя нацепить? Бикини в блестках и диадему?

– Ладно, не сердись. Я просто подумал… может, юбку? И туфли на высоких каблуках, ну, чтобы ноги казались длиннее. Ладно, проехали. Пойдем.

Мнусь на месте.

– Что еще?

– Не хочешь взглянуть на письмо Николы Шарп?

– Ты мне его зачитывала по телефону. Поздравляю.

Он чмокает меня в щеку, словно я старая тетка, а он мой племянник.

Просто в голове не укладывается. Я-то ожидала, что Рассел по-настоящему за меня порадуется. А он с трудом что-то выдавливает из себя, когда я хвастаюсь по телефону. Даже не снисходит до того, чтобы подобно папе обвинить меня в плагиате. Когда я замолкаю, сухо бросает «Молодец, Элли» – с такой небрежностью, словно то, что я говорю, пустой звук. Вот если бы Никола Шарп похвалила его, он наверняка бы скакал от радости.

И я за него была бы счастлива. К тому же я не выиграла конкурс, Рассел еще может оказаться победителем.

– Наберись терпения, Рассел, ты обязательно победишь, – шепчу я, прижимаясь к нему. Я стараюсь быть милой в присутствии его друзей.

– Мне не нужно твое снисхождение, Элли, – шипит Рассел. – Давай просто не будем трогать эту тему.

Он склоняется ко мне и целует взасос, его язык едва не проникает мне в горло. Раздаются бурные восклицания и смешки. Я вырываюсь из его объятий.

– Ты чего, Элли? – шепчет Рассел.

– В следующий раз я откушу тебе язык. Ты воображаешь, что сначала можно меня оскорбить, а потом лезть с поцелуями – ради того, чтобы выпендриться перед своими дурацкими приятелями. – Я шепчу чуть слышно, но мои жесты достаточно красноречивы.

– Ого! Похоже, наши голубки поцапались! – орет Большой Мак. Он делает глупые намеки и отпускает идиотские комментарии.

– Совсем как дите малое, – бросаю я.