Девчонки в погоне за модой

Мне невольно становится обидно. Я так старалась поддержать Надин. Я так старалась поддержать Магду. Почему бы им для разнообразия не поддержать меня?

От огорчения в животе у меня все завязывается в узел, и я на самом деле теряю аппетит. Я откладываю нож и вилку, жду, пока Магда и Надин кончат есть. А они не торопятся. Они болтают с набитым ртом: масляные губы, раздутые щеки, судорожно глотающие горла.

— Элли, прекрати! — говорит Надин.

— Что такое? Я ничего не делаю.

— Ты на меня так уставилась, как будто я — удав, пожирающий кролика живьем.

— Ладно тебе. Давайте дарить подарки.

— Сначала доедим.

— Вы уже почти доели.

— А сладкое? — говорит Магда. — Я хочу мороженое, а ты, Надин?

Вот утонченная пытка! Я всю жизнь обожала мороженое. Может, они нарочно это делают? Официантка приносит три мисочки клубничного мороженого.

— Спасибо, мне не надо, — отказываюсь я, не осмеливаясь дышать, чтобы не вдохнуть упоительный запах клубники.

— Это я ей показала, что нужно три порции. Ешь, Элли. Не порти нам настроение своим кислым видом, — говорит Магда.

— Ну, если вам мой вид так не нравится, то я могу и уйти. — Я встаю с места.

— Сядь, Элли-слоник, — говорит Магда.

— Не дуйся на нас, Элли-Толстелли, — говорит Надин.

— Неудивительно, что у меня комплекс на почве толщины, — говорю я.

Но сажусь опять: один-единственный разочек лизну клубничное мороженое…

В голове у меня словно взрывается клубничный фейерверк. Лизну еще разик, еще, еще… И мороженое в минуту исчезает. Какой восторг! Я еще чувствую его вкус на языке. Но сердце у меня колотится. Четыреста калорий? Пятьсот? Плюс еще сладкий соус и взбитые сливки?

— Отдохни! — говорит Магда. — Вот, возьми свой рождественский подарок. Открой прямо сейчас.

Она преподносит мне розовый пакет, перевязанный фиолетовой ленточкой. Там что-то мягкое и плоское. Разворачиваю: футболка с изображением знаменитой статуи Венеры Милосской, поедающей шоколадки. У Венеры нет рук, поэтому ее кормят порхающие вокруг маленькие толстенькие амурчики. Над головой у нее текст: "Я — самая прекрасная женщина в мире, а ведь у меня шестнадцатый размер, так что ешь спокойно, деточка!"

Я смеюсь и крепко обнимаю Магду.

— А вот мой, Элли, — говорит Надин.

Ее подарок завернут в черную оберточную бумагу и перевязан серебряной тесьмой. Пакетик совсем маленький. Разворачиваю и вижу крошечного серебряного слоника на узкой черной бархатной ленточке.

— Какой красивый! — Я обнимаю Надин. — Вы, девчонки, — самые лучшие подруги на свете. Ой, господи, вы мне подарили такие роскошные подарки, а я опять впала в детство и приготовила для вас всякую самодельную дребедень.

— Рождество не Рождество без чудесной Эллиной самодельной дребедени, — говорит Магда. — Дай сюда, дай сюда, дай сюда!

— И мне! — говорит Надин.

Я с трепетом вручаю им свои подарки. Слава богу, им, кажется, действительно понравились зверюшки. Магда прижимает к себе киску, а Надин заставляет своего лемура пробежаться по столу и по стульям.

Магда и Надин тоже обмениваются подарками: одна получает супершикарную губную помаду от «Шанель», другая — черные колготки с блеском марки «Уолфорд» — идеальное попадание в обоих случаях.

Прощаясь, все мы крепко-крепко обнимаемся. Я еще больше начинаю жалеть, что придется на Рождество уехать в скучный старый загородный дом.

На следующее утро погрузка вещей в машину продолжается целую вечность. Грузим не только одежду, там еще всевозможные корзинки и коробки с едой, а еще — громадная коробка с подарками. Я пытаюсь подглядеть в щелочку, что же мне собираются подарить. Похоже на книги, хотя имеется еще маленький мягкий пакетик и другой, побольше, в котором что-то гремит.

— Кыш отсюда, Элли! — говорит папа. — Хуже Моголя! — Он быстро целует меня в щеку.

Он так радуется, что мы едем за город. Это раздражает, но в то же время и трогательно. В дороге он заставляет нас петь все эти чумовые рождественские песни, всякую древность, вроде "Мама целовалась с Дедом Морозом", "Джингл Беллз" и "Олененок Рудольф". И вот мы во все горло распеваем жуткие рождественские хиты семидесятых и восьмидесятых. Моголь каждые пять минут спрашивает, скоро ли приедем, но когда мы наконец приезжаем, он уже крепко спит. Не просыпается, даже когда Анна вынимает его из машины и несет, пошатываясь, к парадной двери.

Разумеется, идет дождь и дует шквальный ветер. Чудная уэльская погода. Дом выглядит, как всегда. Хуже. Когда папа отпирает дверь, на нас веет сыростью — как будто мокрым полотенцем по лицу. Папа глубоко вдыхает с блаженной улыбкой.

— Дом родной, ты самый лучший, — декламирует папа без всякой иронии.

Это не наш родной дом, а запах, безусловно, не из лучших. От кухни шарахается даже папа. В прошлый раз мы забыли выбросить мешок с картошкой, и теперь картошка так обросла щупальцами, что стала похожа на злого инопланетянина из фильма «Чужой». Папа выносит мешок с гниющими клубнями на помойку, держа его на расстоянии вытянутой руки от себя.