Дэви. Зеркало для наблюдателей. На запад от Солнца

— Могу сказать, что я это чувствовала, — ответила она без улыбки.

— Позволено ли будет мне, — патетическим тоном начал Пол, — коснуться той руки, что прикасалась к руке…

Дороти фыркнула.

— О нет! Я больше не стану водиться с простолюдинами вроде тебя!

Миджок в изумлении наблюдал, как люди истерически хохочут, сгибаясь пополам от смеха. Он даже заворчал от недоумения. Потом общее настроение заразило и его. Неизвестно, что понял лесной человек, но он взревел и принялся барабанить себя кулаками по могучей груди и кататься по мху, разбрасывая его вокруг.

Миджок успокоился только когда увидел, что Райт стал рисовать на земле картинки. Райт нарисовал три стилизованных, но несомненно человеческих фигурки — большую, среднюю и маленькую. Только у средней было по пять пальцев на руках. Ученый обвел кругом все три.

— Иди сюда, Миджок, — сказал он. — Будем учить язык.

7

Тропу, по которой они двигались, различали только пигмеи. Она шла по границе луга и леса — по испещренной солнечными пятнами пограничной полосе, исполненной жизни. Крошечные живые существа кормились, сражались, ползли каждое в своем направлении, движимые могучими жизненными стимулами. Пол тоже чувствовал себя частицей всеобъемлющего потока жизни. Он отчетливо сознавал свою силу, ловкость послушного тела, и с особенной яркостью воспринимал новые запахи и незнакомые шумы. Пол любовался быстротой и гибкостью движений Энн, уверенной крепостью плеч Спирмена. Энн, Спирмен и Сирс пришли в себя после болезни в полном порядке. В течение последующей недели, которая теперь, в ретроспективе, казалась бесконечно долгой, все шестеро землян полностью акклиматизировались к условиям Люцифера. Их тела с восторгом принимали жаркий чистый воздух дня и прохладные влажные ночи; только разум, рожденный на Земле, бунтовал жаловался, протестовал, шарахался от каждой тени и путался в собственных оговорках. Сильнее всего конфликт между разными составляющими личности проявлялся у Сирса Олифанта. С одной стороны, его любознательность не знала преград и презрительно отвергала понятие страха; с другой — мирный пожилой ученый вздрагивал всем телом при виде любой опасности. Болтливый от природы, Сирс был вынужден почти все время молчать, потому что в его голосе слышалась предательская дрожь; и это его ужасно огорчало.

Когда Энн Брайен очнулась от сна после болезни, Эд Спирмен сидел с ней рядом, гладя ее руки и лоб. Пол увидел, что в этот момент в Энн проснулась та часть ее натуры, которая до сих пор дремала: так с наступлением весны проклевывается чистая новая зелень. До сих пор у Энн не было любовника. В время полета на корабле она в силу каких-то внутренних причин отвергала эту сторону жизни. Спирмен не скрывал своего стремления к ней, но не был настойчив. Он ничем не показал глубины своего отчаяния, но зарылся с головой в техническую библиотеку «Арго». На Земле, разумеется, молодой мужчина с его характером вел бы совершенно иной образ жизни. А на корабле Спирмен до изнеможения, до синяков под глазами корпел над техническими трудами, в изучении которых ему должен был помочь капитан Дженсен — если бы остался жить. Энн, после того, как порвались последние струны для скрипки, тоже читала, но совсем другие книги. Читала и предавалась мечтам дни напролет. Если она и плакала (а Пол думал, что плакала), то этого никто не видел. Никому не позволялось заходить в ее крошечную комнатку. Энн была невероятно молчаливым подростком, который постепенно превращался в чересчур молчаливую женщину, стремление которой заниматься своим делом и никого ни о чем не спрашивать граничило с манией.

Да, сейчас Энн казалась другой. Ее красивое лицо с тонкими чертами, сияющее белизной в обрамлении тяжелой массы черных волос, по-прежнему казалось слишком отрешенным. Но отрешенность эта была отчасти нарушена. В течение этой долгой недели Энн много разговаривала с Дороти. Разговоры были отрывочными и на первый взгляд непоследовательными, но Пол рассудил, что они имеют более глубокое значение, чем их дословный смысл. Как будто Энн только сейчас осознала, что Дороти на тысячу лет старше ее умом и сердцем.