Дэви. Зеркало для наблюдателей. На запад от Солнца

Я осмелился в тот день кое-что выучить. Смирение пришло позже: играя сейчас, я знаю, что могу лишь дотронуться до краешка искусства Былых Времен, рядом с которым лучшая музыка наших дней — просто воробьиное чириканье. Но в тот день, прежде чем до крови стереть губы, я на своих ошибках выучился, как подобрать мелодию, которую слышал еще ребенком. Думаю, «Воздух Лондондерри» был первой музыкой, которую я познал — ее напевала моя дорогая толстая сестра Карнейшн. Любопытство заставляло меня преодолеть обычную усталость. Я обнаружил существование нот; мой слух сказал мне, что я играю их верно.

Благодаря огромному словарю, я знаю, что мой горн в Былые Времена был известен под названием «валторна». Систему клапанов можно держать в исправном состоянии: современные ремесленники способны на это — его немного починили в Олд-Сити. Сам же горн мы никогда не сможем скопировать. Я играю на нем вот уже почти четырнадцать лет, задумываясь порой, счел бы меня трубач Былых Времен обещающим новичком или нет.

Когда в тот день я закончил свои лесные занятия, день уже почти прошел. Я запоздало подкрепился остатками бекона и краюхой овсяного хлеба. Затем выкопал в земле яму, довольно далеко от моей пещеры, и зарыл котомку с горном, завернутым в серый мох. Только моя память была мне ориентиром, ибо я знал, что вернусь очень скоро. Я уйду из города — это, я знал, было так же предопределено, как и восход солнца. Но на ту ночь я должен был вернуться в Скоар.

Еще я тогда отрезал кусок лески, чтобы повесить на нее амулет, но обнаружил, что она противно режет шею, и снова положил его в котомку, вместе с горном. И тут же забыл о нем!.. Позже, даже ради спасения своей жизни, я не смог вспомнить, положил ли амулет в котомку или оставил на шее, хотя леска безжалостно терла кожу… Если вы существуете, ваша память, возможно, поступала с вами подобным образом. Если не существуете, почему бы вам не дать мне право на такую оплошность?

После того, как я зарыл горн, все стало выглядеть проще. Я не мечтал и не строил воздушных замков: Я просто снова хотел Эмию.

Я опять спрятался в кустах рядом с частоколом, и, услышав, что стражники меняются — они сегодня почему-то припозднились, — подполз поближе к изгороди и стал ждать. И, должно быть, оказался более утомленным, чем мне казалось, ибо по-дурацки заснул.

Я никогда раньше не спал в столь опасном месте, не решался на подобную выходку и позже. Но в тот день заснул…

Когда я пришел в себя, стояла ночь, а на востоке бледным золотом сияла луна. Теперь мне никак было не догадаться, где находится стражник — до тех пор, пока не услышу его шаги. Пришлось опять ждать, и ожидание было ужасным. По улице за частоколом прошла свинья, выпуская из кишечника многочисленные замечания о низком качестве городских отходов. Никто не запустил в нее камнем, как почти наверняка бы поступил стражник, чтобы развеять скуку. И тогда, совсем уже измученный ожиданием, я решил рискнуть. И полез через частокол.

Стражник позволил мне перебраться через стену. Оказавшись в городе, я тут же услышал за спиной быстрые шаги. Через мгновение сильный удар по голове уложил меня носом в землю. Когда я перевернулся на спину, в живот мне уперся дорогой башмак из сыромятной кожи.

— Откуда ты, крепостной?

Моя серая набедренная повязка сказала ему все — мы должны были носить такие, тогда как рабы носили черные, а свободные граждане — белые. Только знати позволялось носить повязки или трусы ярких цветов.

— Я работаю в «Быке и Железе». Я заблудился.

— Складно болтаешь. Тебя никогда не учили говорить «сэр»? В свете уличного фонаря я видел худое лицо, на котором застыло угрюмое выражение, означающее, что человек не обращает внимания на ваши слова, ибо его ум давно уже все решил. Стражник дотронулся до своей дубинки; его башмак по-прежнему делал мне больно.

— Хорошо, давай-ка сюда твое удостоверение.