Я заткнул ее рот своим, чувствуя, насколько она нуждается в этом, и прижал спиной к стене. Она тут же запустила пальцы мне в волосы; мой нож, оказавшись между нами, мешал жутко, но мы опять сплелись в любовной схватке, и я углубился в нее, не заботясь о том, что могу причинить боль. Она вела себя так, будто хотела проглотить меня заживо. По счастью, мои губы все еще закрывали ее рот, когда она не смогла удержаться от сладкого крика. На этот раз я удовлетворил ее. А потом, измочаленный, в отчаянии, что должен уходить, сказал:
— Я вернусь за тобой, Эмия, как только смогу. Я люблю тебя, Эмия.
— Да, Дэви, сладкий, когда сможешь, когда это не будет опасно для тебя, миленький. — То, что я слышал в ее голосе, было почти облегчением. В обоих наших голосах. — Я буду ждать тебя, — сказала она, веря в свои слова. — Я всегда буду любить тебя, — сказала она, веря в свои слова, и в тот момент это было правдой.
— Я вернусь.
Интересно, как скоро она поняла, что мы оба лжем — пусть и из самых лучших побуждений. Возможно, она знала это уже в тот момент, когда я начал спускаться по дереву. Ее лицо, словно заходящая луна, исчезло из окна еще до того, как я спустился на землю.
И ничто в моей жизни не манило меня с такой поразительной силой, как неизведанная дорога, лежавшая передо мной в темноте.
9
Сгущавшийся туман делал лунный свет похожим на молоко. Миновав позорный столб на лужайке, я сказал себе: «Я поимел ее дважды, первый раз на кровати, а второй — у стены». Во мне жило такое удивление, как будто не только я, но и никто в целом мире никогда не спал с женщиной. Правда, тихий звук собственного голоса испугал меня, и я двинулся по улице более осторожно, точно кошка, возвращающаяся с маслобойни с добычей в зубах. Однако все еще чувствовал гордость и незнакомое чувство милосердия по отношению ко всему этому жирному миру, за исключением, возможно, лишь отца Клэнса.
Проходя мимо медвежьей ямы, я услышал рык медведя, который вскоре будет убит на Весеннем Фестивале — странно, как часто человеческие существа празднуют наступление хорошей погоды, причиняя вред другим существам. Я ничем не мог помочь медведю, зато он хоть чуть-чуть помог мне, умерив немного мою всеобъемлющую любовь к людям, которые, если бы им удалось поймать меня, прикончили бы меня столь же основательно, как вскоре прикончат его. И я пошел дальше, опять настороженный, к черной аллее, которая должна была вывести меня к стене неподалеку от того места, где я оставил лежать мертвого стражника.
В душе моей открывались незримые ворота в неведомые дали. Но я тут же споткнулся о какую-то дохлятину. Собака, поросенок, кошка — что бы это ни было, едва оно начнет раздражать полицейских, за него тут же возьмется Гильдия Мусорщиков. Несколькими годами позднее, когда мы с Ники жили в Олд-Сити, где даже беднейшие улицы содержатся в чистоте, это привело бы меня в бешенство. Но я родился и провел детство в Скоаре: в Мога люди, не принадлежащие к классу аристократии, испытывали чувство нищенской гордости за то, как они живут, заявляя, что грязь и упадок уменьшают налоги — хотя я не думаю, что найдется сборщик налогов, который бы не смог разглядеть сладкий блеск спрятанного дайма[13] даже сквозь шестифутовую мусорную кучу. Поэтому поскользнувшись, я просто пробормотал:
— Пора звать плакальщиков!
В Скоаре такое замечание столь обыденно, что едва ли потянет на шутку. Гильдия плакальщиков — это достопримечательность Скоара, артель профессиональных певцов и причитальщиков, которые являются в семью, где родился мут, и устраивают священный плач. Рабыня, с которой было приказано жить старому Джадду, родила мута, пятнистого безглазого урода — я видел, как его уносили прочь, завернутого в рогожу. Кошачий концерт, установленный законом, продолжался два дня. Для семьи свободного человека он длился бы пять дней, а для высшей знати — от восьми до десяти, и никто, независимо от того, насколько голубой была его кровь, не мог удрать с торжественного мероприятия на время большее, чем требуется, чтобы сбегать в уборную и обратно. Цель этого мероприятия — усмирить дух мута после того, как священник уничтожил его тело, и напомнить оставшимся, что мы все — лишь презренные грешники, порочные перед лицом Господа. Это называется запланированным благоговением.
Можно нанять членов Гильдии и на обычные похороны, но за это они запросят обычную цену. При погребении же мута семья обязана выложить номинальную плату в одну седьмую годового заработка плюс примерно такую же сумму за гроб, который соседи сочли бы подобающим. Для рабов, вроде Джадда, оплату услуг Гильдии и изготовление липового ящика брал на себя город, списывая их на добрую волю общественности. Это было одно из деяний, которые заставляли граждан Мога раздуваться от гордости…
В конце аллеи, у стены, я увидел свет факела, искаженный туманом, и услышал голоса. Мертвеца уже обнаружили.