Девяносто девять и один

Продолжая ласкать меня, Максимилиан расправляется с молнией на своих джинсах свободной рукой. Его зубы вонзаются в мою шею, от царапающего ощущения мое тело дрожит ещё сильнее. Стараюсь запомнить запах этой сладкой и необузданной ночи, ласкающей каждую мою клеточку. Максимилиан убирает свою руку, на мгновение лишив меня рая, и ловким движением поднимает мою правую ногу. Его рычание будоражит мои чувства. Когда он с легкостью приподнимает меня над землей, а потом с бушующей силой вторгается в мое тело, я впиваюсь зубами в его плечо, лишь на мгновение содрогнувшись от боли, которой нет вовсе. Вместо этого на меня обрушивается теплота с легким привкусом горького шоколада. Его шея, губы, пальцы — всё так близко, так чувственно и невыносимо приятно. Грубость и резкость движений увеличивает скорость вращения моего солнца. Из мужского рта вырываются тихие ругательства, услышав которые, мой разум в секунду уничтожается. Я вскрикиваю от небывалого, неизведанного, незнакомого ощущения радости, счастья, эйфории, воодушевления, насыщающего каждую мою клеточку целебным кислородом. Максимилиан издает глубокий стон, резко выходит из меня и опирается лбом о стену.

Я чувствую, как он дрожит и с трудом пытается перевести дыхание. Секундами позже, Максимилиан поправляет рубашку-поло и застегивает джинсы, а до меня постепенно доходит боль в пальцах ног. Они неудобно вонзились в носы туфель и теперь горят пламенным пожаром. Сбрасываю один, затем второй туфель. Куда они падают — неизвестно, да и не особо хочется знать, ведь меня ещё не отпустило то, что случилось минуту назад. И постепенно, когда мой разум начинает включать зеленые сигналы светофора, пропуская застывший в сосудах кислород, я ужасаюсь.

Нет, я прихожу в настоящее отчаяние, перестав чувствовать то лживое ощущение счастья, возвышающее меня до небес. Я опускаю руки и небрежно расправляю низ платья, ужаснувшись отсутствию белья. Мой первый осознанный секс случился здесь, в кустах у чужого гаража или сарая, с мужчиной, из-за которого десять лет назад я так чертовски сглупила. Он этого не знал и никогда не узнает, но в то утро я была маленькой для этих взрослых утех, однако же мне так хотелось, чтобы он увидел меня, что я была по-настоящему готова выполнить каждую его просьбу… Я точно знаю, что не понимала в тот момент многого, следуя слепому желанию увидеть его черные глаза на себе. И сейчас, когда они так пристально изучают меня, словно готовят трехтомную характеристику, мне становится противно. От самой себя, от наличия во мне всё той же глупости и веры в розово-пушистые отношения… Я отталкиваю его крепкое тело и пытаюсь улизнуть, но Максимилиан упирается двумя руками о стену позади меня, лишая возможности уйти.

Несколько секунд он молча заглядывает в мои глаза, вертя головой туда, куда поворачивается моя.

— Почему ты не смотришь на меня?

Набравшись смелости, я резко поднимаю на него глаза. На его губах появляется кривая улыбка победителя. Если Максимилиан понимает, что это его довольное выражение заставляет меня внутренне сжиматься от отвращения к себе, то он на правильном пути. Остается только захохотать во всё горло, чтобы я снова, как и тогда, ощутила себя дрянью.

— А ты не хотела. Вышло очень даже ничего.

Я с силой толкаю его в грудь и Максимилиан отстраняется. Он нарочно разводит руки в стороны, словно дает добро на мой побег. Проглотив горький комок ненависти к самой себе, я бегу босиком по мягкой густой траве, чувствуя себя совершенно голой. Перед глазами лишь самодовольная улыбка, получившего свое короля. А в груди… Всё тоже холодное сердце с отколовшимися кусками льда.

Глава 9

Её туфли в моей руке. Спускаюсь к гостям вечеринки, разыскивая взглядом их хозяйку. Я не знаю, на кого из нас двоих зол больше, и потому пресекаю взглядом любое желание знакомых заговорить со мной.

Рома напился настолько, что позволил себе говорить ей комплименты. Тот болван, что прилип к ней, как банный лист, прикасался к её коже и она даже не дернулась. Но когда это делаю я, её тело дрожит и сопротивляется. Мне приходится быть слишком настойчивым, чтобы сокрушить её стену.

Что я сказал? Зачем я это сказал?

То, что случилось, было настоящим безумством двух людей, огненной страстью, сумасшедшим моментом, срывающим с петель всё, что есть внутри. Моя злость на собственного друга и его слова побудила к действиям совершенно мне несвойственным. Просто комплимент, просто слова о том, что он помнит её, но как же чертовски раздражительно для моих ушей слышать такое!

Я сказал ей совершенно не то, что хотел. Не то, что нужно было.

«А ты не хотела».