Девяностые

Да, не очень веселая жизнь в Малой Кое, но люди как-то привыкают, приспосабливаются, терпят. А что еще остается? По праздникам, а то и просто, вроде без повода, загуляют, попоют, выпьют, поорут друг на друга, подерутся, бывает, и с новыми силами, день за днем тянут свое хозяйство, мучаются, радуются, переживают то хорошее, то плохое. Молодежь мечтает уехать в город (городом называют райцентр Минусинск, а другие города уже непосредственно: Абакан, Красноярск, Кызыл). Многие возвращаются – в городах не всем место находится… Иногда оседают в Малой Кое новые люди. Из Тувы несколько семей, с Севера, дачники есть, а так – всё свои, но как и не свои, ждешь от них какой-нибудь подковыки по злобе, или из зависти, или со скуки. И друзья, и враги – часто и не поймешь, от кого что получишь. Поэтому крепко ни с кем не сближаются, стараются для себя, для своей семьи, своего, огороженного забором кусочка земли… Вот Василий Егорович Филипьев такой человек, с необходимой хитринкой, с расчетом все делает, и почти все так, а других если взять – либо дураки пока неопытные, либо пьяницы, голытьба местная.

Хоть и далеки скалы, но их видно, вроде и дойти можно без особой усталости. На самом же деле очень неохотно приближаются они от часа к часу. Спуски, подъемы, поля, перелески, овраги… Сергей привык к походам, многие дни проводил с рюкзаком, а то и с этюдником на плече, поэтому не удивлялся долгому топанью словно по одному месту. Главное, знал – идти, не теряя времени на привалы и перекуры, больше смотреть по сторонам и меньше вперед, и тогда цель пути все-таки становится достижимой – скалы меняют очертания, какая-нибудь отмеченная деталь увеличивается, растет.

Под ногами сухие травы, мертвые ковыли цепляют на штаны семена-крючочки, и около самой земли мелкие-мелкие зеленые точечки – свежая поросль… Временами попадаются плоские лепешки камня-плитняка, кое-где он выступает на поверхность полосами, острыми краями вверх, и напоминает плавники гигантских рыб, хребты доисторических, вымерших ящеров.

Очередной подъем, пологий, затяжной; скалы на противоположном берегу теперь совсем близко, отчетливо видны уступы, сплетения мощных корневищ искривленных берез, зацепившихся в расщелинах, на скупо покрытых почвой площадках. Кажется, реки нет там, внизу… И вот под ногами – отвесный обрыв, а на дне его зажатый каменными великанами, пенящийся, ревущий сердито Енисей. В обе стороны по течению он ленивый, широкий, со льдинами на берегах, разбитый островами на протоки, с заливами и косами, а здесь – какие-то полтора километра – собранный, сильный, неудержимый… Сергей стоял на самом краю скалы, отсюда далеко видно вокруг, здесь вечно свободно гуляет ветер, и ему тоже было свободно; знакомое, сладостное волнение приятно тормошило душу.

Потом он лазал по выступам скал, надеясь отыскать петроглифы – выбитые на камне изображения людей, оленей, непонятные спирали, кресты; он увлекся обследованием нового, дикого места, детская радость путешественника, первооткрывателя завладела им… Петроглифов не оказалось, хотя по всем приметам они должны были здесь быть, ничего интересного Сергей вроде бы не обнаружил, но он нашел нечто другое, что всегда надеялся найти, оказываясь наедине с природой, – он забылся, сбросил на время давившую тяжесть, накопленную в жизни среди людей.

Стемнело. Разжег костер в гротике, под нависшей глыбой багрового камня, натаскав туда намытого на берег, просохшего, отполированного водой плавника. Уселся рядом с костром, смотрел на беспокойный, почерневший и оттого еще более суровый поток. Курил. В такие минуты как-то само собой ни о чем не думается, достаточно просто вот так сидеть… И все эти города, машины, деревни, люди, магазины, суета казались такими лишними, страшными и больными, и было желание никогда не возвращаться к ним, и никого не хотелось видеть, слышать слова, наблюдать за непрекращающейся, вечной борьбой людей за жизнь более респектабельную, чем у других. Вот здесь, здесь чувствуешь себя по-настоящему дома, здесь возникает ощущение настоящей жизни, и радуешься каждой ее секунде, бережешь в себе, как что-то бесценное…

Конечно, это всего лишь самообман, попытка спрятаться, передохнуть, а завтра он вернется в избушку с печкой, к людям, будет с ними, будет заниматься тем, чем занимался до этого, до такой вот ночи, и он останется таким же, как был. И время от времени будет вспоминать эти скалы, мечтая и боясь снова прийти сюда.

Шипят и потрескивают дровишки, однотонно ревет Енисей. Никого вокруг, ни огонька жилища, только ночь, вода и камень, и небо огромное, черное, украшенное тусклой желтизной сотен пятнышек-звезд.

Долго-долго продолжается ночь, и рассвета не надо, не надо сна, людей, ничего, кроме колыханья воды, этого неба и тишины.

…А под утро задул ледяной, до костей пробирающий ветер. Грязный рассвет расползался медленно и тяжело. Появились сплошные низкие тучи, запахло снегом. Теперь уже не до созерцания и отдыха – надо спешить домой, под крышу, в тепло…