Deviant

Любопытно наблюдать, как люди стирают себя до дыр, дабы отыскать следы таланта, который никогда не был им дан. Но мне их нисколечко не жаль. Все они хотят стать бизнесменами или, на худой конец, топ-менеджерами, не имея к этому никакой природной склонности. Что-то, безусловно, можно и развить – не все дается сразу, нужно бороться; иногда больших успехов добивается не талантливый, а усидчивый – первому проще облениться.

Какие-то люди продюсируют, снимают и пишут. Еще одни – поют и рисуют. Столько продуктов ума, а не сердца, причем ума посредственного.

Кое-кто берется за микс из искусств, будто бы став профи в каждом из них. Но в ремесле синергии не будет. Конечно, не исключено, что в будущем кино, литературу и музыку все-таки научатся искусно смешивать. Приправят это современным искусством, живописью, фотографией и, наверное, что-то получат.

Но неужели просто слова, звуки, картинки – статические ли, динамические ли, неважно – утратили свою силу и больше не способны производить эффект, и востребована будет только «тяжелая артиллерия»? Или это не творения слабы, а люди приобрели такую плотную оболочку, что иначе их не достать?

Есть разные средства выразить себя, разные формы и голоса. и кто-то ведь творит чудо – дает музыку в прозе; читаешь роман, а мелодия так и крутится в голове. Все включено.

Я хотел бы когда-нибудь написать книгу, где занавес опускался бы под My Way Синатры. Она гениальна, вряд ли кому-то сейчас под силу воплотить схожее настроение в музыке, ту удивительную мощь. У Елинек музыка – одна из героинь. А «Шантарам» я не могу читать, не представив перед собой хоть единожды картину Босха, и здесь нет логического объяснения и ровно никакой связи. Только образцовое безумие.

Хочется чего-то настоящего, простого. Талантливо – необязательно сложно; я как потребитель жду произведения, которое творило бы чудо. Как было бы хорошо познавать и быть на седьмом небе, чтобы не отпускало, а в финале еще и давало надежду. Людям ведь только и нужно, что свет да надежда, что все кончится хорошо.

Больной человек умеет познавать не как все. Тело больного совсем другое – улавливает то, что другим не понять, разве что самым тонким. Натуры тонкие, наверное, единственные смогли бы понять, но их так мало, обычно они долго не живут. Я такой слабый – никогда бы не смог убить себя, даже не попробовал в самый подходящий момент, когда только узнал о болезни. И совсем не из-за веры в Бога. А тонкие, они другие, они идут на это со слезами на глазах, всем существом предчувствуя боль, которую причинят близким. Они могут с крестом на шее – и в петлю.

Быть как стебель и быть как сталь. Быть равнодушным к пластическим искусствам и, может, не чувствовать тела вообще – и в какую-то минуту добровольно от него отказаться. Значит ли это – не любить жизнь? Или это что-то исключительно женское? Хотя в обоих случаях, мне кажется, одно с другим не связано.

А пока в разных мирах, в разные эпохи, одна за другой, натуры тонкие уходят, дрожи и негодования все меньше. Кто-то занят своим, кто-то не занят ничем – всем все равно.

И я один в этом своем мире – не потому что хорош, а случайно – оказался по ту сторону от остальных. Но не один, потому что на всей планете очень много людей, которые, пережив страх и ужас, часто выходили героями. Я узнаю о них все больше и больше и таким образом вступаю в контакт. Они, как мне кажется, с удовольствием дают советы, укрепляют веру и помогают жить. Мне кажется, они не будут завидовать, если я останусь жить.

Здоровый человек познает по-другому: через чувства, через разум. А я познаю иначе – через кожу и вены. Кожа у меня со временем трескается, а вены все больше выдаются. Но, может, это просто так кажется, врачи говорят, что это глупости. Что-то вроде песочных часов.