Все зависит от фазы сна. Ты можешь проснуться с пугающим сердцебиением, будто не хватает дыхания.
Очень неприятное ощущение. А можешь переждать десять минут, сознательно продлить сон на эти десять минут, и все – проснешься отдохнувший, бодрый как огурчик. Но почему-то оба эти варианта возможны только тогда, когда ты просыпаешься один. Как ни странно. Еще более странно, что я чувствую себя очень неплохо. Это странно, конечно, не само по себе, а с учетом того, что я болен, и до недавнего времени все шло по нисходящей.
И теперь, еще не пережив радостное удивление, я в мыслях своих пресекаю ростки надежды, которые все норовят пробиться. И еще сильнее закрепился в убеждении, что звонить домой не стоит. Раньше не стоило, потому что я не имел права их расстраивать. Сознательно ведь уехал – даже не в Лондон, а за океан, чтобы быть как можно дальше. В какой-то момент еще был такой до ужаса глупый полудетский-полуромантический мотив – уехать умирать не куда-нибудь, а в Нью-Йорк. Уехать в конце лета: осень в Нью-Йорке, все такое. Маша очень любит этот фильм.
Кстати, смешно получается. Видимо, я себя чувствую настолько хорошо, что даже о ней стал говорить в настоящем времени. А раньше – только в прошедшем. Интересно, как у нее дела. Наверное, как обычно. Она не может долго переживать: уже, наверное, улыбается, ходит на работу, в клубы, читает.
Так хочется к ней – вот стало лучше, и хочется к ней, в Москву, а до этого, когда было совсем плохо, хотелось, чтобы она сама здесь появилась. Хочется дарить ей подарки, покупать цветы, книги, диски, водить везде. Подарить новую машину.
Все равно она поймет. И конечно, простит и примет все как данность. В ней, на самом деле, очень много этого… христианского… человеколюбия, смирения.
Она не будет даже ничего спрашивать – просто скажет, что да, детей у нас не будет, но, например, можно усыновить. А