Читаем Девиантность в обществе постмодерна полностью

Организованная преступность – сложный социальный феномен. Возникнув, она так прочно переплелась с другими социальными институтами и процессами, так прочно вросла в общественную ткань, что с трудом может быть из нее вырвана для изучения. Более того, вызывает сомнения корректность самого понятия «организованная преступность», ибо, с точки зрения общей теории организации, «организованность» – неотъемлемое свойство всех биологических и социальных систем (объектов), а потому «неорганизованной преступности» вообще не существует. Так что «понятие организованная преступность выполняет социальную функцию „персонификации общественного зла“».[123] В результате предлагалось отказаться от понятия «организованная преступность» как криминологического и уголовно-правового, признав его бытовым понятием. Соглашаясь с этими доводами, мы не призываем к отказу от понятия «организованная преступность». Существуют научные традиции, накоплен большой эмпирический материал, осуществляется практика социального контроля над так называемой организованной преступностью.

Имеется множество определений организованной преступности[124]. Некоторые из них лаконичны, но тавтологичны и малосодержательны («organized crime is crime that is organized»). Другие излишне громоздки, их авторы пытаются перечислить все возможные признаки организованной преступности. При всем многообразии определений, акцент делается либо на характере деятельности (преступный, для извлечения прибыли и т. п.), либо на организованности (устойчивая группа, иерархическая структура и т. п.).

Если учесть, что идеальных определений не бывает, можно в качестве рабочего принять понимание организованной преступности как «функционирование устойчивых, управляемых сообществ преступников, занимающихся преступлениями как бизнесом и создающих систему защиты от социального контроля с помощью коррупции». Это определение было зафиксировано в документах Международной конференции ООН по проблемам организованной преступности в 1991 г. в Суздале (Россия).

Следует предостеречь от понимания организованной преступности как простой совокупности деятельности преступных организаций. Организованная преступность – не сумма преступных организаций и не сумма преступлений, совершаемых ими. Это качественно новая характеристика такого состояния преступности, когда она встроена в социальную систему, оказывая существенное влияние на другие составляющие (элементы) системы и, прежде всего – на экономику и политику. Может быть, более глубоким окажется определение организованной преступности как системы социальных связей и отношений, сложившихся по поводу извлечения незаконной прибыли[125].

Организованная преступность выступает, прежде всего, как предпринимательство, бизнес, индустрия, производство и распределение товаров и/или услуг. Ее главной целью является экономическая выгода, прибыль. И в этом отношении организованная преступность не отличается от обычного бизнеса. Различия начинаются с методов деятельности. Преступные организации добиваются высокой прибыли любыми методами, включая криминальные. Но и респектабельный бизнес не избегает полулегальных, а то и преступных действий для достижения выгодного результата… Становясь известными, такие случаи расцениваются как примеры «беловоротничковой» (white-collar crime), а не организованной преступности. Иначе говоря, преступления представителей легальных организаций – экономическая преступность, преступления агентов нелегальных организаций – организованная преступность.

Криминальный бизнес возникает, существует и развивается при наличии ряда условий: спрос на нелегальные товары (наркотики, оружие и др.) и услуги (сексуальные и др.); неудовлетворенный спрос на легальные товары и услуги (например, «дефицит», присущий социалистической экономике); рынок труда, безработица, незанятость подростков и молодежи; пороки налоговой, таможенной, финансовой, вообще экономической политики государства, а также коррупция, препятствующие нормальному развитию легальной экономики.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Критика русской истории. «Ни бог, ни царь и ни герой»
Критика русской истории. «Ни бог, ни царь и ни герой»

Такого толкования русской истории не было в учебниках царского и сталинского времени, нет и сейчас. Выдающийся российский ученый Михаил Николаевич Покровский провел огромную работу, чтобы показать, как развивалась история России на самом деле, и привлек для этого колоссальный объем фактического материала. С антинационалистических и антимонархических позиций Покровский критикует официальные теории, которые изображали «особенный путь» развития России, идеализировали русских царей и императоров, «собирателей земель» и «великих реформаторов».Описание традиционных «героев» русской историографии занимает видное место в творчестве Михаила Покровского: монархи, полководцы, государственные и церковные деятели, дипломаты предстают в работах историка в совершенно ином свете – как эгоистические, жестокие, зачастую ограниченные личности. Главный тезис автора созвучен знаменитым словам из русского перевода «Интернационала»: «Никто не даст нам избавленья: ни бог, ни царь, и не герой . ». Не случайно труды М.Н. Покровского были культовыми книгами в постреволюционные годы, но затем, по мере укрепления авторитарных тенденций в государстве, попали под запрет. Ныне читателю предоставляется возможность ознакомиться с полным курсом русской истории М.Н. Покровского-от древнейших времен до конца XIX века.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Михаил Николаевич Покровский

История / Учебная и научная литература / Образование и наука
Самоуничижение Христа. Метафоры и метонимии в русской культуре и литературе. Том 1. Риторика христологии
Самоуничижение Христа. Метафоры и метонимии в русской культуре и литературе. Том 1. Риторика христологии

Кенозис, самоуничижение Христа через вочеловечение и добровольное приятие страданий – одна из ключевых концепций христианства. Дирк Уффельманн рассматривает как православные воплощения нормативной модели положительного отречения от себя, так и секулярные подражания им в русской культуре. Автор исследует различные источники – от литургии до повседневной практики – и показывает, что модель самоуничижения стала важной для самых разных областей русской церковной жизни, культуры и литературы. В первом из трех томов анализируется риторика кенотической христологии – парадокс призыва к подражанию Христу в его самоотречении, а также метафорические и метонимические репрезентации самоуничижения Христа.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Дирк Уффельманн

Литературоведение / Учебная и научная литература / Образование и наука