Читаем Девять хат окнами на Глазомойку полностью

— Да… Такие вот дела, — задумчиво сказал Фадеичев, с трудом отрывая взгляд от оврага. — Не умеем мы по-хозяйски следить за своей землей, забыли между разными делами. Текучка, сегодняшние задачи… А ведь земля — это вечное, бесценное и, как правильно сейчас сказано, невосполнимое. Она требует особого внимания. Повторяю специально для тебя, Василий Дмитриевич: присмотрись, оцени. Безотносительно к истории с Поликарповым… Удели дело и слово полям. Я припоминаю: твои тоже наводят на грустные размышления.

— Понял, Пал Николаевич. Учту критику. Справедливо сказано.

Они встали, собрали посуду, даже бумажки, которые аккуратно сожгли тут же, даже примятую траву поворошили ногами, чтобы скорей поднялась. И еще раз, искренне вздохнув и сожалея о чужой неосмотрительности, полезли в машину.

По городу ехали молча. Шофер застыл над баранкой, зыркал по сторонам, боясь не углядеть сигналов, а пуще того — гаишников со свистком. Похвистнев чутко призакрыл глаза, он сидел откинувшись назад. Но выглядел довольным. Фадеичев открыл на коленях папку и что-то перелистывал. Может быть, текст своего выступления.

До начала совещания оставалось более получаса.

4

Когда довольно долгое, многоречивое совещание закончилось, Фадеичев, еще с красными пятнами на щеках, взволнованный после своего выступления, вышел в фойе, нашел Похвистнева и директора другого, Калининского совхоза Аверкиева, грубовато похлопал по спине того и другого и отвел в сторонку:

— Молодцы, ребятушки. Вы задали хороший тон. За словом, надеюсь, последует дело. Если не подкачаете, все окажемся на коне. Даже при низком урожае в Заречье. А что там неладно, сомневаться, увы, не приходится. Сам видел, какие такие поля у них в этом году. Слезы.

— Может, перекусим теперь? — Аверкиев уже поглаживал свой округло выступающий живот и плотоядно улыбался. — Я закажу столик в «Центральном», посидим, потолкуем, попробуем здешний коньячок, а?

— Если и перекусим, то только здесь, — отрубил Фадеичев. — В обкомовской столовой. Все-таки проверенные диетические блюда.

— Вы меня увольте, Пал Николаевич, — виновато попросил Похвистнев и даже руки к груди прижал. — Я хотел еще в трест, чтобы с директором поговорить, пока он не исчез. Мы договорились.

— Ну, если договорились… И тебя неволить не хочу, топай в свой любезный ресторан, — Фадеичев ткнул пальцем в упругий живот Аверкиеву. Диетическая пища этому жизнелюбивому директору была явно противопоказана. Он так и сочился неистраченной силой.

— Когда будем отправляться? — спросил Похвистнев.

— В восемь. Ни минутой позже. Прямо от обкома.

Директор кивнул. Два с лишним часа в его распоряжении.

Как всякий расчетливый хозяин, он успел прикинуть, что уж если от него требуют дополнительно столько-то тонн зерна, то он непременно обязан что-то заполучить под эти тонны. Старый порядок. Выступив на совещании и заявив, что совхоз намерен продать сверх плана триста тонн зерна (эту цифру они обговорили с Фадеичевым раньше), Похвистнев тут же потребовал, чтобы ему подкинули соответствующую компенсацию: удобрения, запасные части, автомобили. Он успел заметить, что его слова записал в своей книжечке не только директор треста, но и сам секретарь обкома. Обнадеживающие факторы.

Директора он перехватил здесь же, на лестнице, и, остановившись рядом, спросил тоном ученика-отличника, все ли правильно было в его выступлении. Директор треста — нервный, подвижный мужчина, в каждом движении которого сквозило нетерпение и порыв, — поджал губы и не без ехидства сказал, что акции Похвистнева в этом зале, несомненно, поднялись. Порываясь уйти, он быстро спросил:

— Говори, что нужно?

— Сто тонн минералки, Иван Исаич. Лучше нитрофоску в таре.

— Сейчас поздно подкармливать. Не дам. Кстати, ее нет ни на складе, ни на подходе.

— Прошу для будущего. Земля-то истощается…

— Для будущего — в будущем. Вот так. Не прикидывайся беднячком. Еще что?

— Три комбайна и три самосвала. Задыхаемся.

— Это можно. На уборку придут автомашины из воинской части. Обещаю.

— А дальше — все. — Похвистнев с деланным благодушием развел руками. И даже улыбнулся. Вот какой он согласный и нетребовательный.

— Хм… Что-то на тебя не похоже, — заметил Иван Исаич. Но смягчился и добавил: — Ладно, возьмешь тонн сорок азотных удобрений у калининцев, они все равно не выберут по своей разнарядке. Я скажу в агрохимцентре. На весну тебе пригодятся. Деньги есть?

— Деньги есть. Здоровье есть. В хозяйстве, вашими молитвами, порядок. А вот с кадрами…

— Что с кадрами?

— Я уже говорил с вашим заместителем. Главный агроном у меня паникует, шарахается в крайности. В общем, не ко двору. Последнее время совсем плохо работает.

— Поликарпов?! Насколько я знаю, он не из таких. А ну, рассказывай.

Они сели в вестибюле, и директор быстро, немногословно рассказал, чем недоволен.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза