Девять хат окнами на Глазомойку

— Истина. За десять лет мы сумеем освоить правильные севообороты, научимся новым способам обработки почвы, посадим и вырастим лес на увалах. Программа-минимум на две пятилетки. Зато гарантийный рост урожаев зерна. Надо ставить крупную цель: три-четыре тонны с гектара. Для этого иметь хотя бы два процента гумуса в пахотном слое. Плюс полтонны туков на гектар.

— Доживем до этого?

— Еще как! — Поликарпов улыбнулся. — Уже дожили.

— Объясни.

— Я имею в виду новую агрохимическую службу. Нашу союзницу и помощницу. Сами видели, как хорошо и со знанием дела взялся областной агрохимтрест за работу: быстро известкуют кислые почвы, вносят туки, возят навоз и торф. Аверкиев, насколько мне известно, заключил договор с трестом на половину таких работ. Оплата умеренная, известкование и торф вообще бесплатно, за счет бюджета, а отдача на вложенный рубль, как он считает, не меньше чем полтора рубля. Только Похвистнев замкнулся на себя и не жалует агрохимиков, бережет деньги. Из всех подрядчиков агрохимтрест самый выгодный, надежный, а для земли просто необходимый. Вот на него я и думаю опереться. Агрохимтрест — не чета «Сельхозтехнике», хоть и вышел из ее чрева…

— Подожди-ка, не путай, — Фадеичев смотрел на агронома уличающими глазами. — Не чета? Так они и есть «Сельхозтехника»!

— Были, Пал Николаевич, были. А сегодня самостоятельны. Свой бюджет, счет в банке, своя техника и кадры. Полностью самостоятельны, агрохимлаборатории уже влились в «Россельхозхимию». Там создают всю проектную документацию. Служба земли. Так что…

Фадеичев порылся в бумагах на столе, взял одну, посмотрел и сунул ее Поликарпову:

— А это что? Ты на печать, на угловой штамп посмотри. Чья печать, что на штампе?

Это была деловая просьба к исполкому райсовета разрешить добычу торфа на колхозной земле в Заречье для внесения торфяной крошки на поля. На штампе и печати ясно выделялось слово: «Россельхозтехника». И стояли две подписи: руководителя этого объединения в области и директора агрохимтреста.

— Какая же тут самостоятельность? — спросил Фадеичев. — Как были, так и остались.

Поликарпов прижал руки к груди. Сказал с предельной убежденностью:

— Нет, тут что-то такое… Я разговаривал с Петровым, своим другом из агрохимцентра, и он сказал, что теперь есть «Сельхозхимия». И в субботнем номере «Советской России» прочитал: создана «Россельхозхимия». Ну, а если там все еще не решили или, как это случается, не все благополучно, так и тогда ваша помощь будет нужна!

— Моя? — Фадеичев удивился. — Ну, ты махнул. Не столь уж значимо для таких учреждений положение сельского райкома…

— А почему и нет? Вы же член обкома? Так пособите становлению новой и нужной организации! Самостоятельная «Сельхозхимия» должна явиться хорошим помощником земле и урожаю. Все-таки очень сложная область науки и практики, чтобы отдавать химию в неопытные руки нашему брату. Тут недалеко и до больших ошибок. Распоряжаться химией пока что лучше людям, хорошо ее знающим, у кого и машины и все другое. Вот и думаю: если из обкомов пойдут в центр запросы, проблема самостоятельности «Сельхозхимии» решится скорей. Подтолкните всех, кто это решает. Убежден, это подмога сельскому хозяйству. С таким посредником, возможно, и нам удастся оздоровить свои пашни не за десять, а за семь или пять годов…

Фадеичев улыбнулся, но скупо и трудно.

— Ладно, — сказал он. — Считай, что твое предложение принято к сведению. Поговорю в сельхозотделе обкома. Но давай уговоримся так: на бога надейся, а сам не плошай. Действуй, Геннадий Ильич. Теперь все в твоих руках, товарищ новый директор совхоза…

Нежный с удивлением посмотрел на Поликарпова, тот, в свою очередь, на Фадеичева.

— Все в твоих руках, Поликарпов, — повторил секретарь. — Несколько часов назад на заседании бюро мы договорились с Иваном Исаевичем. Трест освобождает Похвистнева с поста директора совхоза в связи с переводом на другую работу. На должность директора рекомендовали тебя, Геннадий Ильич. С обкомом партии я согласовал перестановку. Надеюсь, что этот приказ о переводе нам не придется ни отменять, ни изменять. Прими мои поздравления и все такое.

Поликарпов растерялся. Щеки его загорелись. Он стоял и не знал, куда девать руки, неловко переступал с ноги на ногу. Такая, понимаете ли, неожиданность.

— Мне еще нет и тридцати, Павел Николаевич. И стажу девять лет. Рано еще, так я думаю… — Говорил он неуверенно, доводы не нравились ему самому. А что еще мог сказать?..

— Возраст зрелого мужа! — Фадеичев парировал сразу, обращаясь не столько к Поликарпову, сколько к Нежному. — В такие-то годы!.. И академики есть моложе тебя. И полководцы! А насчет опыта тут и говорить нечего. И опыт работы, и опыт борьбы. Год с Похвистневым я за два посчитаю для тебя. Главный, думаю, согласится со мной. Очень, как я теперь понимаю, трудной борьбы. Мы эту трудность убираем. Путь, как говорится, открыт, зеленый свет. А в райкоме ты всегда получишь необходимую поддержку. Что еще?

Поликарпов молчал.

— Очень рад за тебя, Гена, — с чувством сказал районный агроном, — ты сделал то, чего не смог сделать я.