Девять хат окнами на Глазомойку

За Калашниковым выступило еще пять или шесть человек. Все они, так или иначе, повторяли мысли Савина, но уже в мягкой форме. Они просили, только всего. Да, кое-чего нам недостает, мы просим обратить на это внимание, но независимо от этого «кое-чего» уверены в успешном проведении уборки и сделаем все для выполнения взятых на себя обязательств.

Заключая прения, Глебов произнес речь, в которой тоже вернул всех слушателей к привычным понятиям и делам. Выразил, и довольно резко, свое неудовольствие ходом сенокоса, сказал о недостатках в подготовке людей и машин к уборке, потребовал полной мобилизации для быстрого выполнения плана продажи хлеба, упомянул о роли агитации и соревнования, которое должно стать, разумеется, массовым. Единственное, о чем забыл, — это о выступлении кудринского агронома.

Расходились с ощущением неудовлетворенности. Ожидали споров, новых решений или хотя бы обещаний. Но все осталось как было.

Дьяконов молча забрался в газик, поерзал на сиденье возле шофера, подождал, когда усядется сзади Михаил Иларионович, вздохнул и сказал: «Поехали». Всю дорогу молчал, не хотел при шофере. Савин тоже помалкивал, смутная тревога беспокоила его. Но было что-то и облегчающее, приятное: ощущение исполненного долга. Выплеснулось! Он смотрел, как по ветровому стеклу ширкал туда-сюда дворник, счищая дождевые струйки, и вдруг скучным голосом сказал:

— А дождь все идет…

Дьяконов не ответил. Только еще раз вздохнул и ссутулился перед угрозой природных стихий.

Когда вышли из машины и шофер уехал, они потоптались на пустой деревенской улице. Заводить разговор о прошедшем не хотелось, понимали — не время. И все-таки Дьяконов не удержался:

— Жди неприятностей, Ларионыч.

— Жду. Чего другого, а их искать не надо. Сами являются.

— Напросился. Теперь мне что? Другого агронома подыскивать на твое место?

— Зачем же торопиться? Перед уборкой агрономов не меняют. Подождешь до осени, помучаешься со мной. Потом и найдешь.

— О себе подумал?

— Рядовой. Необученный. Бригадиром в Лужки.

— Ладно тебе на ночь глядя! Иди спи. Жаловался на бессонницу? Вот она тебе даст! Поворочаешься с боку на бок…

Говорил вроде сердито, а руку пожал крепко, с чувством. И стоял у савинского дома, пока за агрономом не закрылась входная дверь.

Катерина Григорьевна не ложилась. Сразу вышла в переднюю, поежилась от холода, хлынувшего в двери, сказала:

— Закрывай скорей, такая осень среди лета! — Она стояла в тапочках на босу ногу, но в платке на плечах.

— Иди спать, я сам поужинаю. — Савин сел на скамью у дверей и стал разуваться.

Мокрый холод тянулся сюда из открытой форточки. Мелкий обложной дождь шепелявил по листьям рябины у крыльца. Большая лужа, вся в крапинах, разливалась под освещенным окном кухни. Ничто в природе не напоминало о молодом лете. Было так темно, как редко случается в конце июня, когда ночи самые короткие и солнце едва успевает прятаться за горизонт.

Над всей обширной землей России толстым одеялом висели дождевые облака. Что будет с полями, если ненастье продлится до уборки?..

8

Чудесно устроен человеческий организм!

Михаил Иларионович считал, что в эту ненастную ночь, после высокого нервного потрясения он не уснет, проваляется с открытыми глазами, как это часто случалось, до самого утра. И весь следующий день будет сам не свой. Но стоило ему войти в дом, поговорить с женой и выпить свежезаваренного чая с пряниками, которые он любил, как тихая усталость начала обволакивать его, туманить голову и тянуть в постель. Он еще немного поговорил с женой, протяжно зевнул и сказал, что смертельно устал за этот чересчур наполненный день. О том, что происходило на активе, не упомянул и словом.

Лишь когда разделся и лег, перед ним пронеслись, путаясь и размываясь, события минувшего дня. Они тут же затянулись туманом, и он уснул на спине, чего не случалось очень давно.

Открыл глаза, когда в спальне уже светало. Чудо! Снаружи донеслись звуки проехавшей машины, чьи-то голоса. Потом все стихло, и сделался слышней монотонный, нескончаемый шепот листвы под дождем. Опять!.. И когда же кончится ненастье? Савин привычно протянул руку, взял со столика часы, поморгал недоверчиво: стрелки показывали четверть девятого. Нет, не остановились. Секундная черная стрелка резво бежала. И тут он улыбнулся. В кои веки проспал как убитый девять часов кряду! Мир давно работает, суетится, а он в постельке…

Катерины Григорьевны в доме не слышно. Понятное дело, она чем свет уехала в Лужки помогать Зине устраиваться. Хлопот с новой семьей предостаточно, тем более когда дети.

Наскоро поев, радостно ощущая душевный подъем и отдохнувшее тело, он натянул на себя покоробившийся плащ, запер двери и торопливо зашагал по лужам в правление.

— Чего не побрился? — спросил Дьяконов, здороваясь. — Или уже махнул рукой на жизню?

— Проспал, Сергей Иванович, вот какое дело. Как лег, так и не повернулся чуть не до девяти. Голова — свежей некуда, работы просит.

— Гляди-ка, что делается! А я ведь думал… Ну ладненько. С чего начнем этот дивный день? Всю ночь лило.