Девять хат окнами на Глазомойку

— Да я про нее, про пленку-то, вовсе забыла, — сказала Тимохина. Она тоже подошла, стала, скрестив руки под грудью, чтобы теплей. — А как тебя, мокрого, увидела да твои железки под дождем, вот тут и вспомнила: лежит она, пленка-то. Нам что теперь, Митя, ямы под столбы копать?

— Тяжело, поди. — Зайцев посмотрел на Зину, на ее красно-лаковые ноготки. Хоть и своя, а вот и не деревенская уже. С Тимохиной не сравнять.

— Да уж ладно, не рассыплемся, — не без задора сказала Зинаида. — Покажи, где копать, пока не сбежали. Пойдем, соседка, за лопатами. Я скажу маме, что ты приехал. Обедать приходи-ка, мы подождем.

И обе женщины, съежившись под холодными струйками с неба, побежали на бугор, к домам.

Михаил Иларионович распряг коня, пустил его, отнес сбрую под навес, а сам спустился к Глазомойке. По мосткам, уже полузатопленным водой, перешел на луговую ее сторону и, запахнув плотнее полы длинного плаща, пошел напрямик через луг, раздвигая отяжелевшие от воды травы.

Костер и тимофеевка стояли на лугу по-солдатски прямо, высотой чуть не до пояса. Травы поднялись так густо, что через луг приходилось продираться, ощущая сопротивление, словно через глубокую воду. Под благодатным для травы дождем зелень поднялась на пойме такой распрекрасной шубой, так надежно укрыла под собой землю, что сгладила все бугры и ямины, все неровности почвы. Луга лежали зеленым пышным одеялом до самого леса, темно отороченного высокими елями с примесью березы и сосны. Легкая дымка, поднятая дождем, придавала зеленому раздолью особенную прелесть, чуть смешивая краски и таинственно скрывая дальнюю даль.

На озабоченном лице Савина обозначилась улыбка и долго не сходила с посветлевшего лица. Останавливаясь и удивляясь буйству природы и ее краскам, он добрался почти до самого леса. Здесь, на перепаде поймы с лесистой террасой, лежала длинная и не очень широкая полоса паханой земли, которую они с Митей засеяли прошлой осенью рожью. Под эту рожь весной подсеяли клевер — новый, очень интересный сорт. Два центнера семян Михаилу Иларионовичу удалось приобрести в семеноводческом совхозе, куда ездил раза три упрашивать и задабривать знакомого агронома. Укромное местечко для размножения этого сорта — между лугом и лесом — подсказал выбрать Митя. Здесь никому в глаза не бросится, никто ненароком не скосит и не стравит скоту. Да и чужому глазу этот клевер лучше повременить показывать, чтобы не завидовали, тем более что сорт новый, дареный. С этим клевером Савин связывал некоторые надежды: начинать восстановление пашни на Поповке лучше всего с клевера.

Отделенная от луга метровой межой, заросшей теми травами, которые всегда сопутствуют человеческому рукоприкладству на земле, — подорожником, будяком, конским щавелем, пижмой и матово-сизой крапивой, — стояла рожь с седыми колосьями почти на уровне глаз, так высоко вымахала она. Густейшая и кое-где спутанная ветром, наклоненная в разные стороны, она уже налила колос, подходила к восковой спелости, но смотрелась как-то невесело, даже обреченно. Ее душили сорняки. От земли к самым колосьям подтягивалась всякая-разная зелень, густая и сочная. Куда ни смотрел агроном, всюду желтела высоченная рукастая сурепка, она уже перегоняла в росте саму рожь, и от этого поле выглядело более желтым, чем серо-зеленым, как положено быть в это время ржаному полю.

Савин прошел несколько шагов в глубь полосы, раздвинул стебли и присел, с головой скрывшись в густой и влажной чащобе.

Такое поле не просто убирать. Тем более в нынешний год. Собьется в колтун, задушит само себя, не дастся машине.

Под высокими травами и рожью у земли задыхались от недостатка света и воздуха клеверные кустики с анемичными стеблями и мелким листом. Чудовищная толща сорной зелени и раскустившейся ржи обрекли клевер на гибель. Щедрая на тепло и влагу весна, а теперь и дожди были тому причиной. На вновь распаханной залежи при такой погоде сообществу растений сделалось тесно. И рожь, и сорняк должны немедленно покинуть поле, чтобы сохранился ценный клевер. Как это сделать и не нанести урона хозяйству? Косить недозревшую рожь?!

Савин раздумывал недолго.

Судьба двадцати гектаров спутанного и густого жита, которое сеяли не на зерно, а на зеленку для раннего корма, была решена. Рожь требовалось убрать как можно скорей вместе с сурепкой и прочей травой, заложить из этой зелени силос, сенаж или насушить травяной муки. И тем спасти ослабевший, задыхающийся клевер. Иного решения не было. Митя прав.