Девять кругов любви

– Математически вы правы. Но речь идет об истории русского народа, которую можно понять… только изнутри… – легкая заминка говорила, что ей не хочется кого-либо обидеть, – через единую судьбу… Вот почему это так хорошо описал Карамзин, а не другой…

Краска залила отцовские щеки, а речь стала более шепелявой, чем обычно:

– Если я… пожалуюсь министру… он, кажется, татарин… Вы и ему расскажете… я извиняюсь… о Карамазове?

И это произошло: знаменитая улыбка, словно тайная лампа, осветила изнутри лицо Зои Михайловны и сделала его неповторимо прекрасным:

– Хорошо, дайте табель, я исправлю.

– Нет! – шепотом закричал отец. – Я очень извиняюсь… Я сам способен исправить отметку. Нам нужен новый табель!

Они стояли друг против друга, разные люди, разные миры: ее – большой, красивый и всегда правый, и их – вечно обиженный и жалкий. Странно, но в классически правильных чертах учительницы, в плавных движениях ее полного тела не было никакой неприязни к отцу, а Сенька… Сенька ненавидел его до боли в сжатых зубах.

– Пусть будет по-вашему, – произнесла Зоя Михайловна устало. – Вы получите новый табель.

Отец попятился назад, шаркая стоптанными, как у всякого сапожника, ботинками, и вдруг из его горла вырвалось что-то похожее на стон:

– Боже мой… Вы же интеллигентная женщина… Неужели вам не стыдно? – и не мог не добавить: – Я извиняюсь…

Он искал поддержки у сына, но тот не подошел к нему, чтобы учительница не увидела, как они оба похожи. Сенька хотел быть иным, русским… как эти археологи, допивавшие последние капли водки на свадьбе Андрея.

Внезапно Сенька заметил жену, стоящую возле группы студентов. Амос, Амос, – говорили девушки, приглашая танцевать стройного красивого парня, но он, улыбаясь, подошел к огненноволосой Кларе – и вот они оба кружатся в быстром танце, а Сенька стоит поодаль, одинокий и мрачный…

Деятельный Шмулик, сняв эту сцену, перешел к Рюмину-старшему и профессору, сидящим рядом.

– Так вы и есть тот знаменитый адвокат, на которого молятся все преступники? – громогласно спросил Георгий Аполлинарьевич.

– Комплимент весьма сомнительный, – покачал седой головой Дмитрий Павлович. – Не стану оправдываться, а просто расскажу вам об одном случае… Студент гулял по вечернему городу со своей подругой. Была весна, только что прошел легкий дождь, молодой человек мечтал о чем-то вслух. Дорогу им пересекла подвыпившая компания, которая стала издеваться над влюбленными. Наконец, их главарь пообещал отпустить парочку, если очкарик вычистит его сапоги, заляпанные грязью. Студент высокомерно отвернулся. Негодяй бросил его на землю, выхватил финку, и когда тот оттолкнул его, ударил острым лезвием. Смерть наступила через несколько минут…

Дмитрий Павлович помолчал.

– Бандитов нашли. Их родители предлагали мне большие деньги, чтобы я взял на себя защиту, но я отказался. Я ничего не мог сказать в пользу преступников, а кривить душой не хотел.

Эти слова вызвали бы у профессора ироническую усмешку, если бы не мягкий голос Рюмина, его искренняя, почти интимная манера выражать свои мысли.

– Вы не похожи на защитника из кинофильма, ловкого и агрессивного, – бесцеремонно заявил Георгий Аполлинарьевич.

– На самом же деле, – сказал тот, – многое решает сочувствие адвоката к обвиняемому, когда он, конечно, этого заслуживает… Однако причина моего отказа крылась не в преступлении, а его жертве, ваша честь, – проговорил Рюмин, словно и сейчас стоял в зале суда. – Убитый учился на астрофизическом факультете, и еще на первом курсе поражал всех оригинальными идеями о строении мироздания. Его ждала работа в лучших обсерваториях у нас и заграницей. И вот за какие-то туманные представления о человеческом достоинстве он пожертвовал необыкновенной жизнью, карьерой и этой девушкой, которая…

Дмитрий Павлович запнулся, не смея признаться собеседнику, что она напоминала ему ту, уже не существующую, и поэтому все это дело как бы касалось его лично…

– Знаете, я вдруг перестал что-либо понимать. Кому, как не ему, молодому астроному, было не знать, что наша Земля всего лишь микроскопическая точка в просторах Вселенной. Мириадам разумных существ, населяющих бесконечное пространство, – что им идеалы лучших из людей: Христа, принявшего смерть за грехи человеческие, Джордано Бруно, взошедшего на костер за свои убеждения, Татьяны Лариной, пожертвовавшей любовью из верности супругу?

А здесь, на собственной многострадальной планете, разве поступок студента оценит та половина землян, что пребывает в бреду язычества и фундаментального ислама? Даже в нашем узком, просвещенном мирке – кто не потешался порой над этими не повзрослевшими детьми, несостоявшимися пророками, а то и просто безумцами, которые зовут всех в какое-то иллюзорное будущее, губя свое собственное?..

Светлые усы Рюмина топорщились, выражая его недоумение и досаду.