Девять кругов любви

– Да, да, Илан. У него все хорошо, жена, дети такие чудные… Скоро должен прийти… проведать отца, – женщина отвернула в сторону темное, все в глубоких морщинах лицо. – Такой добрый, внимательный. Мы недавно справляли тридцать лет нашей свадьбы, так они приехали всей семьей, привезли цветы, подарки.

Она рассказывала это очень быстро, чуть шепелявя, как говорят выходцы из Ирана:

– А на мой день рождения Илан пригласил нас к себе, так было приятно… И знаешь, всегда звонит, спрашивает, как живем. Только был бы здоров, и твой сын тоже!

Вспухшие губы Товы вдруг произнесли горько:

– Счастливая ты!

– Я? – как-то испуганно переспросила та.

– Шальва! – раздался из глубины палаты хриплый голос, и она торопливо пошла на зов.

Там, за перегородкой, тихо беседовали, но сюда доносились только обрывки слов.

– Ты так научилась врать, Шальва, – говорил мужчина. – Илан даже не вспомнил о том, что у его родителей тридцатилетний юбилей. Так зачем обманывать всех?

– Стыдно, – прошептала жена.

– За что? Мы в нем души не чаяли, растили и лелеяли, как цветок, а Илан… Да он и сюда, в больницу, не придет. Просто не знает, что отец болен. Как ему знать, когда у него нет желания хотя бы по телефону справиться о нашем здоровье? Даже с праздником никогда не поздравит! Каждая семья собирается, чтобы быть вместе, порадоваться на внуков, – шеиhью бриим, и только мы с тобой часто сидим одни… – Муж застонал. – А знаешь, почему у меня сердце не выдержало? Я все эти годы сдерживался, чтобы… не проклясть его!

– Тогда прокляни и меня! – заплакала она. – Я его родила, моя вина!

Оба как бы захлебнулись в своем отчаянии.

– А может, – пробормотала Шальва, – мы сами не понимаем собственного счастья.

– Ты о чем?

– О том, что случилось с сыном Товы.

– Это ты у нас счастливая. А я… Прокляну! – закричал муж.

Андрей спросил громко, чтобы те услышали:

– Вам нужна помощь?

За перегородкой стало тихо.

В дверях показался санитар. Поманив Андрея, протянул ему толстую синюю книгу:

– Раненный все время прижимал ее к себе и отпустил только после наркоза.

Андрей осторожно положил Марка Твена на тумбочку. Великий юморист, заявивший когда-то, что слухи о его смерти сильно преувеличены, – сейчас, обожженный, в кровавых подтеках, был, наконец, мертв.

– Книги… – горько пробормотала Клара. – Среди них Сенька отдыхал душой. Закончив очередной сомнительный «гешефт», он бежал домой и очищался чтением. Часами читал мне Гейне, Байрона, Блока. А с рождением Ханалэ у него появилась новая жертва, которую он заморачивал всевозможными сказками, смешно представляя их в разных лицах. Я слышала как он в роли Маугли кричал волку: мы с тобой одной группы крови! – Клара наклонилась к лежащему. – Помнишь, Сенька? Ты не хочешь говорить? Тебе нужно, чтобы я почитала тебе Твена и не сказала о том, что знаю правду! Ведь ты видел этого араба, но решил не бежать и так покончить со всем – со своими мелкими делишками, с тоской по твоей России и главное – с обидой на меня. Молчишь?

В гневе она протянула руку к белой марле, закрывавшей голову мужа.

– Клара! – остановил ее Андрей.

Она произнесла опустошенно:

– Я так устала… Андрюша, почитай ему! Уж если это не приведет его в себя…

Андрей перелистал страницы – здесь, где они сильно скомканы, прервался рассказ о бандите, который просил священника помолиться о его убитом товарище:

«Вдруг лицо Скотти оживилось.

– Сейчас вы все смекнете, – сказал он. – Нам нужен человек, который на Библии собаку съел.

– Что такое?

– Мастак по Библии – ну, поп.

– А, вот оно что! Так бы и сказал сразу. Я и есть священник. Поп.

– Ну, это другой разговор! Вы меня поняли с полуслова, как настоящий мужчина. Вот и ладно, приятель! Начнем сначала. У нас, понимаете, передряга. Один из наших полетел с лотка.

– Откуда?

– Да с лотка же, дал дуба, понятно?

– Дуба?

– Ну да, загнулся.

– А! Отправился в ту таинственную сень, откуда нет возврата?

– Возврата? Хорошенькое дело! Я же говорю, приятель: он умер.

– Да– да, я понял.

– Ладно, коли понял. А на нем пора крест поставить, тут уж ничего не попишешь. Если вы поможете нам пристукнуть крышку…

– Произнести надгробную проповедь? Совершить погребальный обряд?

– Эх, хорошо словечко – обряд! В самую точку попали!.

– А скажите, – спросил священник, – усопший исповедовал какую-нибудь религиозную доктрину? Признавал ли он, так сказать, зависимость от высшей силы, чувствовал ли он духовную связь с нею?

Его собеседнику снова пришлось задуматься.

– Ну вот, опять вы меня в тупик загнали, приятель! Попробуйте-ка повторить то, что вы сказали, да пореже.

– Попытаюсь выразить свою мысль в более доступной форме. Был ли покойный связан с какой-нибудь общиной, которая, отрешившись от мирских дел, посвятила себя бескорыстному служению нравственному началу?

– Аут, приятель! Попробуй бить по другой!

– Как вы сказали?

– Да нет уж, где мне с вами тягаться! Когда вы даете с левой, я носом землю рою. У вас что ни ход, то взятка… А мне не идет карта, и все тут…»