Девять месяцев из жизни

– Чудненько, – говорит она. – Как насчет понедельника? Тик репетирует со своей группой в час, так что, может, мы встретимся в десять?

Не-е-е-ет, думаю я. Только не в десять. Десять – это тайский бокс и красавец-тренер.

– Э-э-э... давайте попозже, допустим, в три?

– Как жалко. – В ее голосе явно слышно разочарование. – Я уже договорился, что ко мне в три придут заняться прической, а во вторник мы со Стефаном весь день на съемках. Мне очень не хотелось бы затягивать это дело. Вы уверены, что не можете в десять?

Ага, понятно. Все чудненько, но только на ее условиях. Ладно, тайский бокс я пропущу, а вечером тогда пойду на тренажеры или еще куда-нибудь. Эту жертву я могу себе позволить.

– Думаю, я смогу подкорректировать свое расписание, – говорю я. – Где мы встретимся?

– Почему бы вам не приехать сюда? – говорит она. – Я попрошу Лори подать завтрак. – Лори, личный секретарь. Хорошая у нее работенка.

– Хорошо, – говорю я, пытаясь изобразить хоть немного энтузиазма. – Увидимся в понедельник.

Я вешаю трубку и направляюсь прямиком в душ. Шоппинг мне сегодня жизненно необходим.

Розовой юбки нет. Осталось три штуки десятого размера. Продавщица – вероятно, полагая, что мне от этого будет легче, – сообщила, что последнюю моего размера продали сегодня утром. Ничего не остается делать, как принять это за знак того, что лето идет в жопу, и я завершаю операцию покупкой двух блузок, которые явно никогда не надену.

4

Следующим утром я волоку Эндрю на совместный завтрак. Говорю «волоку», потому что, кроме эпизодического сухого тоста или английской булочки с ореховым маслом и джемом, Эндрю ничего на завтрак не ест. И не потому, что он не голоден по утрам. Просто он не считает блинчики, вафли и тосты достойными своих калорий. Он говорит, что это все десерты, выдающие себя за завтрак, а если бы он захотел десерт, то съел бы шоколадного мороженого с фруктами или глазированный пончик. Ну и, разумеется, тема, которая делает Эндрю еще более невыносимым: его тошнит от яиц. На самом деле тошнит. Я тоже не очень верила, но однажды сварила несколько яиц вкрутую, пока он был в спортзале, и как только он вошел в дом, то устроил такое представление, какого я от него прежде не видела. Три восемнадцатых секунды ему хватило, чтобы учуять запах, после чего он помчался по квартире, зажав рот рукой, открывая настежь все окна, поблевывая и вопя на меня попеременно. Три долгих часа меня стращали разводом. Мне оставалось только сказать: Хорошо, дорогой, но на каком основании? Непримиримые противоречия во взглядах на завтрак?

А сейчас Эндрю сидит за столом напротив меня и старательно избегает зрительного контакта с моим омлетом с овощами и козьим сыром. Планировалось, что он съест тост, который полагается к моему омлету (потому что я как бы не ем углеводов). Но я забываю попросить официантку принести тост на отдельной тарелке, и теперь Эндрю нечего есть. Потому что тост мог коснуться яйца. Я знаю. Поверьте мне, знаю.

Началось это утро тоже не лучшим образом. В дополнение к пытке яйцами, которую я ему устроила, всю дорогу в ресторан мы ругались. Частично по моей вине, не отрицаю. Когда я голодная, я стервенею, есть у меня такая особенность, а так как сегодня утром я проснулась от ощущения бездонной дыры вместо живота, и мне немного требовалось, чтобы взорваться. Тем не менее в свое оправдание могу сказать, что он кого угодно утомил бы своим занудством. Знаете людей, которые подпевают песенкам по радио и постоянно перевирают текст? Так вот это Эндрю. Меня это доводит до белого каления. А чтобы сделать эстетическую травму еще более оскорбительной, добавьте к этому стиль пения, который Эндрю называет дудением. Это примерно то же самое, что мычание или мурлыканье, только при этом поется ду-ду-ду-ду-ду. Через какое-то время любая песня начинает напоминать саундтрек к плохому порно семидесятых годов.

Одним словом, я умираю от голода, настроение на нуле, и тут, на полдороге до ресторана, по радио пускают «Джека и Диану» – чудесную песню, родную и близкую всему нашему поколению или, по крайней мере, тем из нас, кто жил в провинции. И вы тоже, наверное, считаете, что те, кто вырос в восьмидесятые, прекрасно знают ее слова, правильно? Неправильно. Все вступление Эндрю дудел свое ду-ду-ду, а когда пошел текст, повернулся ко мне, изображая, что поет в микрофон:

– Ити-бити-и-и, про Джека и Диану-у-у.

Ити-бити, блин. Ити-бити про Джека и Диану. Или ему вообще не важно, что это значит? В общем, я не выдерживаю.

Разумеется, после того как я на него наорала, он заставил меня извиняться шестнадцать раз. Что я и сделала, хотя и весьма мерзким тоном и без тени раскаяния. Но теперь, когда у меня в желудке тихо переваривается еда и я больше не злобный кровожадный монстр, мне становится неловко за свои вопли. Так что я смягчаю голос и пытаюсь разрядить обстановку:

– Извини меня, хорошо? Перестань злиться.

Он выпячивает нижнюю губу, чтобы показать, как я затронула его чувства.