Девять писем «архитектору перестройки» Яковлеву

Хотя тогда я ещё достаточно ясно не осознавал всего этого, но интуитивно, что называется, просёк суть проблемы. «Заставу Ильича» смотрел не однажды. Искал конкретные возможности спасения фильма, действительно судьбоносного для искусства. Создатели фильма между тем переживали тяжкое чувство безнадёжности. При том, что собственная их позиция предельно ясно заявлена ими даже в названии фильма «Застава Ильича»… Поколения меняются, а их застава остаётся ленинской. Таковы были самые ранние симптомы того, что случилось с нами теперь, через двадцать лет.

Где-то в начале мая 1963 г. я пригласил к себе М. Хуциева. Ранее с ним почти не был знаком. Но видел его ранний фильм «Весна на Заречной улице». Льва узнают по отпечатку лапы… Отпечаток был явно львиный.

М. Хуциев, придя ко мне по моей просьбе, заявил, что не видит выхода из создавшейся ситуации, ибо сделал фильм по своему глубокому убеждению. Получалось: и здесь положение тупиковое. Тогда я предложил ему (пока ни с кем не согласованное) следующее продолжение рокового сюжета: пусть М. Хуциев и вся его группа всё же возьмут фильм «Застава Ильича» на доработку, а мы (подотдел кинематографии ЦК) обратимся к Н. С. Хрущёву за разрешением на неё, а значит – и с просьбой финансовой. Я дал понять М. Хуциеву, что надо непременно нейтрализовать прежде всего предубеждение людей верха. Не губя своего искусства. Он согласился не очень радостно с идеей доработки, считая не без оснований, что фильм отшлифован им до предела. Но согласился, и я написал от подотдела Н. С. Хрущёву обоснование необходимости спасения фильма «Застава Ильича». И Хрущёв дал согласие на это, думаю, с облегчением.

Как и предполагалось, острота творческой проблемы уменьшалась от самого факта, что фильм дорабатывается самими его создателями.

У Леонардо да Винчи есть суждение: тот не мастер, кто не способен после окончания произведения добавить хотя бы ещё один мазок… Резко сказано, но в принципе – это верно. Хотя и есть мастера, которые считают себя не вправе прикасаться к своему произведению более никогда. Этого мнения придерживался и М. Хуциев. Когда мы с ним беседовали в первый раз, я предложил ему, что в данном случае всё же надо попробовать найти достойный выход. Речь-то идёт именно о спасении фильма. К тому же ни одной поправки в этот фильм не будет предложено властью. Политический аспект, стало быть, отпадает… Деньги на доработку выделит государство.

М. Хуциев наконец взялся за доработку. Вышел он из ситуации и в самом деле достойно. Нашёл такие коррективы, которые по меньшей мере не снижают художественных достоинств этого чрезвычайно многозначного произведения. Хорошо и сегодня помню эти действительно мастерские коррективы.

Тут между прочим есть и свои важные нюансы. М. Хуциев вернул фильму название сценария Г. Шпаликова «Мне двадцать лет». Никто тогда и не заметил, как много это собой означало: замена «Заставы Ильича» на «Мне двадцать лет». А означало даже очень многое. Отпадала возможность предъявлять к фильму политические претензии. Тем более что в фильме этом и нет политических деклараций. Далее. Фильм был синтезирован с другой музыкой. Другая эта музыка, менее грустная, создавала и иное настроение. Оно, такое мироощущение, существует и тогда существовало в обществе нашем. Наконец был заменён актёр, играющий роль отца главного героя. И всё!

Настаиваю и сегодня, когда могут свободно идти и тот, и другой фильмы, – настаиваю, да, настаиваю на том, что обе редакции выдающегося произведения М. Хуциева лишены какого бы то ни было приспособленчества. Вот в чём здесь скрепляющий ситуацию гвоздь…

Такие-то дела, Александр Николаевич. Мне доверительно говорили, что Хуциев в полной растерянности от несправедливой и сокрушительной критики его Н. Хрущёвым, что он может покончить с собой. Ныне же он едва ли не самый большой авторитет в современном кинематографе.

Ныне же и многое другое стало более очевидным, чем тогда. В частности, и то, что вовсе не сами по себе М. Хуциев и Г. Шпаликов заслуживали критики своего, несомненно, талантливого фильма (со стороны партийного и государственного верха), а именно сам верх начал метаться из крайности в крайность. Верх явно чувствовал, что назревает для него нечто внерациональное в самой нашей эпохе, но не мог понять отчего.

Так начиналась деятельность моя на ниве кинематографии – с первых же дней 1963 года. До конца 1962 года (этого, надеюсь, ты не забыл?) мы оба с тобой функционировали в качестве инструкторов Агитпропа ЦК: ты – в секторе центральных газет, а аз грешный – в секторе центральных журналов и издательств. И я убеждён, что тогда, кроме Сталина и Берии, мы с тобой других виновников в тогдашних бедах России не видели. Забегая вперёд, скажу: теперь-то ясно, что самый первый крупный шаг к судьбоносным переменам был сделан. Не кем-то другим, а Н. С. Хрущёвым в его в полном смысле исторически дерзком докладе о культе личности Сталина на XX съезде КПСС. Кажется, в этом пункте наши с тобой углы зрения и были близки в то время.