Читаем Девять писем для Софии полностью

Честно говоря, это меня немного удивило. Никто из них не читал мою книгу, к тому же я не какой-нибудь известный писатель, раз в год выдающий по бестселлеру. Глупо просить автограф, натягивать на лицо приторную улыбку, притворяясь, что перед тобой – значительное лицо. Я никоим образом не претендую на громкую славу. Я стала писателем по случайному стечению обстоятельств и на самом деле даже не собиралась продавать свою книгу. Однако, если ты однажды связался с издательством, – дела пойдут хуже некуда. Там сделают всё возможное, чтобы превратить благородного автора в коммерческого писаку.

Разумеется, я иронизирую. Без поддержки издателя и редактора я бы вообще никогда ничего не сделала. Моя небрежная рукопись осталась бы лежать в ящичке стола, смиренно дожидаясь своего часа. Конечно, я благодарна за возможность стать настоящим писателем с опубликованной книгой. Правда, немного волнуюсь: а что подумают читатели? Им точно понравится? А вдруг в газетах напечатают критические отзывы, после которых мне захочется сжечь все экземпляры романа? И дело тут вовсе не в задетом эго. Эта книга написана в память о моей матери, для неё и о ней. Теперь, когда я могу подержать её в руках и пошелестеть хрустящими страницами, мне намного спокойнее. Да, я с уверенностью могу сказать, что исполнила своё предназначение, и даже если я больше никогда ничего не напишу, это совсем не страшно. С чувством выполненного долга я снимаю с себя ответственность за истраченные слова. Нам всё равно не дано предугадать, как они отзовутся, и потому лучше отключить бесполезные мысли о возможном, по пока ещё не случившемся. С этого дня я прекращу читать газеты.

Журналистка – миловидная девушка с близко посаженными голубыми глазами и вздёрнутым носом – поставила на стол диктофон и обворожительно улыбнулась. У меня на щеках разгорался пожар, а голова превратилась в планету, вращающуюся вокруг своей оси. Я поднесла ко рту кулачок и откашлялась, пытаясь вернуть голосу прежнюю силу, а тону – обманчивую невозмутимость. Думается, кое-какие актёрские способности я всё-таки унаследовала от матери.

– Скажите, пожалуйста, вам было тяжело писать книгу, которая основана на реальных событиях? У меня есть информация, что вы ни разу не видели свою мать, – журналистка невинно захлопала ресницами, густо накрашенными тушью. Удивительно, как эти нелепые комочки не сыпались на капроновые колени. Она перехватила мой взгляд, слегка покраснела и оправила короткую клетчатую юбку со встречными складками. Мне не хотелось отвечать на этот вопрос. Я пренебрежительно поморщилась из-за казённого «у меня есть информация».

Представляю, что бы устроил мой редактор, найдя подобную фразу в «Королеве стихии». Надо сказать, я совсем отчаялась, пока работала с этой серьёзной и педантичной дамой с неизменным конским хвостом. Она так безжалостно искажала мои мысли, что однажды я попросту разрыдалась и пригрозила уйти в другое издательство. Но, разумеется, сдалась, как делает всякий автор, как бы сильно он ни уважал собственный стиль. Несколько бессонных ночей – и я всё-таки смирилась с неизбежностью жесточайших правок.

– Да, мне было тяжело писать биографию своей мамы.

Наконец я удовлетворила любопытство русоволосой девушки, похожей на подростка, сбежавшего из родительского дома. Она отбросила назад тоненькие косички и что-то записала в потрёпанный блокнот. Наверное, не слишком верила в надёжность технических средств: мало ли что может случиться с аудиозаписью? Вдруг я украду диктофон и уничтожу наше интервью?

– Но это не из-за того, что я так и не познакомилась с мамой. Скорее, мне было тяжело узнавать её привычки, характер, любимые слова. К тому же я общалась с бабушкой и… – я запнулась, потому что не хотела вспоминать этого человека, – своим настоящим отцом, – сделала над собой усилие, облизала сухие губы и зачем-то принялась перебирать каштановые пряди. Не хотелось бы попасть на фотографию в таком нелепом виде. – Такое вот кровное родство с совершенно чужими по духу людьми.

Я заметила, как подёрнулись уголки губ проницательной журналистки. Когда она услышала удачную фразу, то напомнила мне довольного кота, который только что вкусно пообедал. Я поспешила перевести тему, чтобы опередить непрошеный вопрос:

– Мою маму, Викто… Софию Акимовну Василькову, знают как актрису одного мюзикла. По иронии судьбы, это была её самая первая и самая последняя роль. В газетах писали о том, какая она прекрасная актриса, а мне хотелось узнать о ней как о человеке. Ведь это не менее важно, не правда ли?

Милая девушка с лисьим взглядом кивнула, едва ли заметив мою оговорку. Бесполезно задавать вопросы корреспондентам: они вовсе не собираются придумывать ответы ради поддержания вежливого диалога. Люди этой профессии знают цену времени, как никто другой.

– С какой главной проблемой вы столкнулись в процессе написания романа? – отчеканила тщательно подготовленная к интервью журналистка.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века