— Мы оба были первокурсниками, у нас было много общих интересов.
— И вы оба были в городе приезжими, без друзей. И вы сразу подружились…
— Нет. Сперва мы почти не разговаривали друг с другом. Я считал его самоуверенным и заносчивым, таким, знаешь ли, типом, который всех ставит на десять ступеней ниже себя. Он мне не нравился, и я ему тоже.
— Отчего?
— Он думал обо мне то же самое.
— И только постепенно вы поняли, что взаимно ошибались?
— Нет. Мы оба были правы. Мы подружились, стараясь доказать друг другу, что каждый из нас выше другого. Если я делал что-то… выдающееся… Люк старался меня перещеголять. И наоборот. Постепенно дошло до того, что мы занимались одним видом спорта, назначали свидания одним и тем же девушкам и пытались превзойти друг друга в учебе.
— И?
— В какой-то момент, как мне кажется, мы начали друг друга уважать. Когда мы оба вышли в финал олимпиады, наша вражда дала трещину, мы стали хлопать друг друга по спине и смеяться, вместе пошли обедать и разговаривали, и Люк заявил, что ему плевать на олимпиаду, и я сказал, что мне тоже. Он объяснил, что просто хотел доказать, что он лучше меня, а теперь ему все равно. Ему кажется, что мы оба достаточно хороши, пора на соперничестве поставить точку. Я думал в точности так же и сказал ему об этом. И с тех пор мы стали друзьями.
— Понимаю, — проронил Билл. — Это дружба не простая. Вы были друзьями с особыми отношениями.
Я засмеялся и глотнул пива.
— А как все остальные?
— Остальные более откровенны. А ваша дружба была несколько иной, чем у остальных.
— Возможно, и так, — кивнул я.
— И все же это по-прежнему не имеет смысла. Двое ребят много лет дружат, и оба скрывают друг от друга свое прошлое.
— Вероятно, ты прав. Но что же это означает?
— Ведь ты — не обыкновенное человеческое существо.
— Да, это верно.
— И я не уверен, что и Люк — обыкновенный человек.
— Кто же он тогда?
— Это вопрос, который и должен тебя заинтересовать.
Я кивнул.
— Кроме того, — продолжал Билл, — меня беспокоит и другое.
— Что именно?
— Этот парень, Мартинес. Он следовал за вами, незаметно подкрался, начал стрелять. Что ему было нужно? Кого он хотел убить? Вас обоих? Только Люка? Или только тебя?
— Я не могу сказать наверняка, в кого был сделан первый выстрел. Просто не знаю. А потом он стрелял в Люка — потому что тот стрелял в него, и Мартинес защищался.
— Совершенно верно. Если бы он был «Н» или агентом «Н», стал бы он тратить время на разговор с тобой в баре?
— Я тоже думаю, что если бы он был «Н», то не стал бы тратить время на болтовню. У меня такое впечатление, что весь разговор был только предлогом для последнего вопроса — знал ли Люк что-то об Амбере?
— Твоя реакция, а не твой ответ, заставили его предположить, что он знал.
— Гм… видимо, Люк в самом деле что-то знает — судя по тому, как он обратился ко мне там, на горе. Ты думаешь, этот Мартинес в самом деле выискивал кого-то из Амбера?
— Возможно. Но ведь Люк не из Амбера?
— Никогда о таком не слышал за все время, что я провел там после войны. А по генеалогии меня просто пичкали длиннющими лекциями. Мои родственники, когда дело доходило до этого, отличались куда меньшей любовью к порядку, чем мои близкие в Хаосе. Они даже не могли решить, кто из них старше, потому что некоторые были рождены в разных временных потоках… но в отношении качественном они весьма дотошны…
— Хаос! И как я не подумал? Точно! На той стороне с родственниками у тебя тоже паршиво? Не могло ли…
Я покачал головой.
— Если только… нет, никак. О той стороне своей генеалогической линии я знаю даже больше. По-моему, я знаком почти со всеми, кто способен манипулировать Отражениями, пересекать их. Люка среди них нет, и я…
— Подожди минутку! Ведь в Хаосе есть люди, которые умеют передвигаться в Отражениях?
— Да. Или оставаться на месте и переносить к себе предметы из Отражения. Это своего рода обратный процесс…
— Мне казалось, что для того, чтобы обрести способность пересекать Отражения, необходимо пройти Лабиринт.
— А у них в Хаосе есть его эквивалент, он называется Логрус. Нечто вроде Лабиринта, но бессистемного. Все в состоянии перемещения. Он очень опасен, потому что на какое-то время лишает того, кто его проходит, психического равновесия.
— И ты его прошел?
— Да, прошел.
— А Лабиринт тоже прошел?
Я облизнул губы, вспоминая.
— Да. И этот черный узор меня едва не прикончил. Сухьи считал, что я погибну, но Фиона думала, что я смогу справиться, если она поможет. Я…
— А кто такой Сухьи?