Девять рассказов

– А мой отец писал превосходно, – перебила меня Эсме. – Я сохраняю многие его письма для потомства.

Я сказал, что это прекрасная мысль. Тут мне снова бросились в глаза ее огромные часы, напоминавшие хронограф. Я спросил, не принадлежали ли они ее отцу. Эсме серьезно и сосредоточенно посмотрела на свое запястье.

– Да, – ответила она. – Он дал их мне как раз перед тем, как нас с Чарлзом эвакуировали. – Застеснявшись, она убрала руки со стола. – Разумеется, просто в качестве су-ве-ре-на, – сказала она и тут же переменила тему. – Я буду чрезвычайно польщена, если вы когда-нибудь напишете рассказ специально для меня. Я весьма страстная любительница чтения.

Я ответил, что напишу непременно, если только сумею. Но что вообще-то я не бог весть как плодовит.

– А вовсе не обязательно быть бог весть каким плодовитым. Лишь бы рассказ не получился детским и глупеньким. – Она задумалась. – Я предпочитаю рассказы про мерзость.

– Про что? – спросил я, подаваясь вперед.

– Про мерзость. Меня чрезвычайно интересует всякая мерзость.

Я собирался расспросить ее поподробнее, но тут Чарлз ущипнул меня за руку, и очень сильно. Я повернулся к нему, слегка поморщившись. Он стоял совсем рядом.

– А что говорит одна стенка другой стенке? – снова задал он вопрос, не очень для меня новый.

– Ты его уже спрашивал, – сказала Эсме. – Ну-ка, прекрати!

Не обращая на сестру никакого внимания, Чарлз вскарабкался мне на ногу и повторил свой коронный вопрос. Я заметил, что узел его галстучка сбился на сторону. Я водворил его на место, потом взглянул Чарлзу прямо в глаза и сказал:

– Встретимся на углу?

Не успел я произнести эти слова, как тут же пожалел о них. Рот у Чарлза широко раскрылся. У меня было такое чувство, будто это я раскрыл его сильным ударом. Он слез с моей ноги и с разъяренно-неприступным видом зашагал к своему столику, даже не оглянувшись.

– Он в ярости, – сказала Эсме. – Невероятно вспыльчивый темперамент. У мамы была сугубая тенденция его баловать. Отец был единственный, кто его не портил.

Я продолжал наблюдать за Чарлзом. Он уселся за свой столик и стал пить чай, держа чашку обеими руками. Я ждал, что он обернется, но напрасно.

Эсме поднялась.

– Il faut que je parte aussi[3], – сказала она, вздыхая. – Вы знаете французский?

Я тоже встал – со смешанным чувством печали и смущения. Мы с Эсме пожали друг другу руки. Как я и ожидал, рука у нее была нервная, влажная. Я сказал ей – по-английски, – что общество ее доставило мне большое удовольствие.

Она кивнула.

– Полагаю, что так оно и было, – сказала она. – Я довольно коммуникабельна для своего возраста. – Тут она снова коснулась рукой головы, проверяя, высохли ли волосы. – Ужасно жаль, что у меня такое с волосами. Мой вид, должно быть, внушает отвращение.

– Вовсе нет! Если на то пошло, волосы уже опять волнистые.

Быстрым движением она снова коснулась головы.

– Как вы полагаете, окажитесь вы здесь снова в ближайшем будущем? – спросила она. – Мы бываем здесь каждую субботу после спевки.

Я ответил, что это было бы самым большим моим желанием, но, к сожалению, я твердо знаю, что больше мне прийти не удастся.

– Иными словами, вы не вправе сообщать о переброске войск, – сказала Эсме, но не сделала никакого движения, которое говорило бы о ее намерении отойти от столика.

Она стояла, переплетя ноги, и глядела на пол, стараясь выровнять носки туфель. Это получалось у нее красиво – она была в белых гольфах, и на ее стройные щиколотки и икры приятно было смотреть. Внезапно Эсме взглянула на меня.

– Вы хотели бы, чтобы я вам писала? – спросила она, слегка покраснев. – Я пишу чрезвычайно вразумительные письма для человека моего…

– Я был бы очень рад. – Я вынул карандаш и бумагу и написал свою фамилию, звание, личный номер и номер моей полевой почты.

– Я напишу вам первая, – сказала она, взяв листок. – Чтобы вы ни с какой стороны не чувствовали себя ском-про-мети-ро-ванным. – Она положила бумажку с адресом в карман платья. – До свидания, – сказала она и направилась к своему столику.

Я заказал еще чаю и сидел, продолжая наблюдать за ними до тех пор, пока оба они и вконец замученная мисс Мегли не поднялись, чтобы уйти. Чарлз возглавлял шествие – он хромал с трагическим видом, как будто у него одна нога на несколько дюймов короче другой. В мою сторону он даже не посмотрел. За ним шла мисс Мегли, а последней Эсме – она махнула мне рукой. Я помахал ей в ответ, приподнявшись со стула. Почему-то волнение охватило меня.

Не прошло и минуты, как Эсме появилась снова, таща Чарлза за рукав курточки.

– Чарлз хочет поцеловать вас на прощание, – объявила она.

Я сразу же поставил чашку и сказал, что это очень мило, но вполне ли она уверена?

– Вполне, – ответила Эсме несколько мрачно. Она выпустила рукав Чарлза и весьма энергично толкнула его в мою сторону. Он подошел, бледный как мел, и влепил мне звучный мокрый поцелуй чуть пониже правого уха. Пройдя через это тяжкое испытание, он направился было прямиком к двери и к иной жизни, где обходятся без таких сантиментов, но я поймал его за хлястик и, крепко за него ухватившись, спросил: