Девять рассказов

Прошло немало времени, прежде чем Икс отложил письмо, и он еще долго не вынимал из коробки часы, принадлежавшие отцу Эсме. Когда же он наконец их вынул, то обнаружил, что стекло при пересылке треснуло. Он с тревогой подумал о том, нет ли там еще каких-нибудь повреждений, но завести их и проверить у него не хватило духу. И опять он долго сидел, не двигаясь и держа часы в руке. Потом внезапно, как ощущение счастья, пришла блаженная сонливость.

А раз человеку так захотелось спать, Эсме, у него, безусловно, есть надежда вновь обрести свой интел – и-н-т-е-л-л-е-к-т полностью.

И эти губы, и глаза зеленые…

Перевод: Нора Галь

Когда зазвонил телефон, седовласый мужчина не без уважительности спросил молодую женщину, снять ли трубку – может быть, ей это будет неприятно? Она повернулась к нему и слушала словно издалека, крепко зажмурив один глаз от света; другой глаз оставался в тени – широко раскрытый, но отнюдь не наивный и уж до того темно-голубой, что казался фиолетовым. Седовласый просил поторопиться с ответом, и женщина приподнялась – неспешно, только-только что не равнодушно – и оперлась на правый локоть. Левой рукой отвела волосы со лба.

– О господи, – сказала она. – Не знаю. А по-твоему как быть?

Седовласый ответил, что, по его мнению, снять ли трубку, нет ли, один черт, пальцы левой руки протиснулись над локтем, на который опиралась женщина, между ее теплой рукой и боком, поползли выше. Правой рукой он потянулся к телефону. Чтобы снять трубку наверняка, а не искать на ощупь, надо было приподняться, и затылком он задел край абажура. В эту минуту его седые, почти совсем белые волосы были освещены особенно выгодно, хотя, может быть, и чересчур ярко. Они слегка растрепались, но видно было, что их недавно подстригли – вернее, подровняли. На висках и на шее они, как полагается, были короткие, вообще же гораздо длиннее, чем принято, пожалуй даже, на «аристократический» манер.

– Да? – звучным голосом сказал он в трубку.

Молодая женщина, по-прежнему опершись на локоть, следила за ним. В ее широко раскрытых глазах не отражалось ни тревоги, ни раздумья, только и видно было, какие они большие и темно-голубые.

В трубке раздался мужской голос – безжизненный и в то же время странно напористый, почти до неприличия взбудораженный:

– Ли? Я тебя разбудил?

Седовласый бросил быстрый взгляд влево, на молодую женщину.

– Кто это? – спросил он. – Ты, Артур?

– Да, я. Я тебя разбудил?

– Нет-нет. Я лежу и читаю. Что-нибудь случилось?

– Правда я тебя не разбудил? Честное слово?

– Да нет же, – сказал седовласый. – Вообще говоря, я уже привык спать каких-нибудь четыре часа…

– Я вот почему звоню, Ли: ты случайно не видал, когда уехала Джоана? Ты случайно не видал, она не с Эленбогенами уехала?

Седовласый опять поглядел влево, но на этот раз не на женщину, которая теперь следила за ним, точно молодой голубоглазый ирландец-полицейский, а выше, поверх ее головы.

– Нет, Артур, не видал, – сказал он, глядя в дальний неосвещенный угол комнаты, туда, где стена сходилась с потолком. – А разве она не с тобой уехала?

– Нет, черт возьми. Нет. Значит, ты не видал, как она уехала?

– Да нет, по правде говоря, не заметил. Понимаешь, Артур, по правде говоря, я вообще сегодня за весь вечер ни черта не видел. Не успел я переступить порог, как в меня намертво вцепился этот болван – то ли француз, то ли австриец, черт его разберет. Все эти паршивые иностранцы только и ждут, как бы вытянуть из юриста даровой совет. А что? Что случилось? Джоанна потерялась?

– О черт. Кто ее знает. Я не знаю. Ты же знаешь, какова она, когда налакается и ей не сидится на месте. Ничего я не знаю. Может быть, она просто…

– А Эленбогенам ты звонил? – спросил седовласый.

– Звонил. Они еще не вернулись. Ничего я не знаю. Черт, я даже не уверен, что она уехала с ними. Знаю только одно. Только одно, черт подери. Не стану я больше ломать себе голову. Хватит с меня. На этот раз я твердо решил. С меня хватит. Пять лет. Черт подери.

– Послушай, Артур, не надо так волноваться, – сказал седовласый. – Во-первых, насколько я знаю Эленбогенов, они наверняка взяли такси, прихватили Джоанну и махнули на часок-другой в Гринвич-Вилледж. Скорее всего, они все трое сейчас ввалятся…

– У меня такое чувство, что она развлекается там на кухне с каким-нибудь сукиным сыном. Такое у меня чувство. Она, когда налакается, всегда бежит на кухню и вешается на шею какому-нибудь сукиному сыну. Хватит с меня. Клянусь богом, на этот раз я твердо решил. Пять лет, черт меня…

– Ты откуда звонишь? – спросил седовласый. – Из дому?

– Вот-вот. Из дому. Мой дом, мой милый дом. О черт.

– Слушай, не надо так волноваться… Ты что… ты пьян, что ли?

– Не знаю. Почем я знаю, будь оно все проклято.

– Ну погоди, ты вот что. Ты успокойся. Ты только успокойся, – сказал седовласый. – Господи, ты же знаешь Эленбогенов. Скорей всего, они просто опоздали на последний поезд. Скорей всего, они с Джоанной в любую минуту ввалятся к тебе с пьяными шуточками и…

– Они поехали домой.

– Откуда ты знаешь?