Девять с половиной недель

Когда мы заканчивали ужин, он шел на кухню, чтобы помыть посуду и сделать кофе – каждый вечер кофе был одинаково отвратительным. Затем он нес в гостиную на подносе кофейник, одну чашку, один молочник и один стакан с бренди. (Спустя месяц после нашего знакомства я, страдавшая до этого от кофейной зависимости и не скрывавшая этого, полюбила чай.) Потом он читал мне или мы читали вдвоем – каждый свою книгу. Я поднимала голову, и он понимал, что нужно перевернуть мне страницу. Или смотрели телевизор, или занимались работой. И, конечно, мы разговаривали, буквально часами. Я никогда в своей жизни ни с кем не говорила так долго. Он изучил мою жизнь, знал все события по минутам; я точно так же знала все о нем. Я бы с первого взгляда могла узнать его университетских друзей, а по его властной позе в кресле угадывала, в каком он пребывает настроении. Я обожала его шутки и саму его манеру шутить – медленно, скучающим тоном, с удивительно невозмутимым видом. Он больше всего любил слушать истории про моего отца, а я – его рассказы о трех годах, которые он провел в Индии…

Мы никогда никуда не ходили, а с друзьями виделись только днем. Несколько раз он отказывался от приглашений по телефону и картинно закатывал глаза, самым серьезным тоном объясняя, что он по горло застрял в работе, а я давилась от смеха. Большинство этих вечеров я была привязана к дивану или журнальному столику на расстоянии вытянутой руки от него.

Сегодня среда, мы знакомы уже три недели, и мы встретились, чтобы вместе пообедать. Этот ланч станет единственным нашим совместным ланчем в течение рабочего дня, хотя наши офисы разделяет поездка на такси стоимостью в один доллар. Это типичный ресторан в городе: шум, не хуже, чем на улице, яркие лампы, толпа хмурых людей, дожидающихся в дверях своей очереди. Мы садимся друг напротив друга, освещенные слепящим светом ламп, и он заказывает два сэндвича с ростбифом и вино.

Сегодня утром я одержала небольшую победу – проект, который я продвигала в течение нескольких месяцев, наконец получил одобрение. Я радостно болтаю об этом: «Само по себе это не бог весть что, но я очень довольна, потому что все это время казалось, что…» Он прижимает большой палец к моим губам. Потом касается ладонью моей левой щеки. «Я хочу услышать все в мельчайших подробностях. Сегодня вечером у нас будет полно времени. Не закрывай рот».

Он убирает руку от моего лица и опускает палец в мой бокал; вино, насыщенного красного цвета в бокале, окрашивает его палец прозрачно-розовым цветом. Он смачивает им мои губы. Движения его пальцев неторопливы, мой рот расслаблен под их прикосновениями. Потом по верхним зубам и снова вдоль нижних, слева направо. Наконец его большой палец останавливается на языке. Ленивая мысль, без тени тревоги: но мы же у всех на виду…

Легкое нажатие на язык заставляет меня облизать его палец. У него солоноватый привкус, мешающийся со вкусом вина. Я останавливаюсь, он осторожно нажимает пальцем – я продолжаю и только, когда мягкое, струящееся ощущение появляется внизу живота, закрываю глаза.

Убирая палец, он улыбается. Протягивает мне руку ладонью вниз над моей тарелкой и говорит: «Вытри». Я оборачиваю его руку своей салфеткой, как будто пытаюсь остановить кровь. Вместо нетронутого сэндвича на тарелке я вижу себя, привязанной к кровати, привязанной к столу, привязанной к раковине в ванной, вижу, как мое лицо краснеет от горячего пара, пока он принимает душ; я слышу шум воды, капельки пота выступают на моей верхней губе, мои глаза закрыты, рот приоткрыт; связанная и раздетая, связанная и лишенная других чувств, кроме исступленного желания – еще.

«Не забудь, – говорит он. – Я хочу, чтобы ты иногда в течение дня вспоминала, что происходит с тобой…» А потом: «Пей кофе». Я чинно делаю глоток чуть теплой жидкости, как будто ждала все это время его разрешения. Он выводит меня из ресторана. Два часа спустя я сдаюсь и звоню ему. Заклинание продолжает действовать. Я сидела в офисе, глядя на свой календарь, сидела, глядя на сетку окон через дорогу. Я не отвечала на звонки. Его секретарь тоном, не допускающим возражений, предупреждает меня, что у него назначена встреча через пять минут, а затем я слышу его голос. «Ты не можешь так поступать со мной», – шепчу я в трубку. Воцаряется короткая пауза. «Сегодня на ужин креветки, – произносит он неторопливо. – Подумай об этом».

Ланч стал поворотным моментом. Стало очевидным – нам обоим стало очевидно, – что моя жизнь теперь была аккуратно поделена надвое: ночь и день; с ним и без него. И что ошибкой, и, вероятно, опасной ошибкой, было бы смешивать две половины. День за днем, неделя за неделей, две грани моей жизни достигали все более совершенного равновесия. Чем отчетливее были фантазии, над воплощением которых мы работали по вечерам, тем более иллюзорной становилась сфера моей деятельности в офисе.