Тьетьенс встретила меня на веранде лаем, напоминавшим удары колокола в соборе Святого Павла, и положила мне лапы на плечи, показывая этим, как она рада меня видеть. Стрикленд умудрился состряпать какое-то варево, которое он назвал завтраком, и, как только мы кончили есть, отправился выполнять свои обязанности, оставив меня наедине с Тьетьенс и моими делами. Летняя засуха сменилась теплыми дождями, наполнявшими воздух влагой. Нигде ни ветерка, только ливень точно шомполами стучал по земле, а поднявшиеся брызги расстилались вокруг голубоватым туманом. Бамбуки, аноны, яблони, пойнсетии и манговые деревья стояли в саду не шелохнувшись, пронизанные сверху донизу потоками теплой воды, а в кустах алоэ, обрамлявших сад, квакали уже лягушки. Незадолго до того как начало смеркаться, когда дождь был в самом разгаре, я сидел на внутренней веранде, слушал, как вода хлещет из желобов, и почесывался, потому что тело мое было покрыто так называемым тропическим лишаем. Тьетьенс вышла туда вместе со мной; она уткнула морду мне в колени, и я проникся к ней жалостью; поэтому, когда подали чай, я угостил ее печеньем, а сам остался на внутренней веранде: там было немного прохладнее. За спиной у меня зияли темные комнаты. Оттуда доносился запах седел и ружейного масла, и у меня не было ни малейшего желания сидеть среди всего этого нагромождения вещей. Уже в сумерках явился вдруг мой слуга; муслиновая рубашка его крепко прилипла к потному телу. Он сказал, что пришел какой-то господин и кого-то спрашивает. С большой неохотой, вызванной только тем, что в комнатах было темно, я пошел в пустую гостиную, велев слуге принести лампу. Не знаю уж, ждал или нет неизвестный посетитель -- мне показалось, что в одном из окон мелькнула чья-то фигура,-- но когда пришли со светом, там не было никого, только дождь барабанил в стекла и доносился запах напоенной влагой земли. Я сказал слуге, что ему не мешало бы быть порасторопней, и вернулся на веранду сумерничать вдвоем с Тьетьенс. Но собака успела за это время выйти на воздух, и даже после того, как было пущено в ход сахарное печенье, мне едва удалось заманить ее обратно. Перед самым обедом вернулся промокший насквозь Стрикленд, и первыми его словами были:
-- Меня кто-нибудь спрашивал?
Я извинился и сказал, что действительно, мой слуга вызывал меня в гостиную, но либо он ошибся, либо это какой-нибудь бродяга решил было увидеть Стрикленда, а потом, когда о нем пошли докладывать, передумал и удрал. Стрикленд не стал возвращаться к этому разговору, а велел подавать обед, и так как это был настоящий обед и была даже постелена белая скатерть, мы не стали медлить и сели за стол.
В девять часов Стрикленду захотелось спать, да и я тоже начинал чувствовать усталость. Едва только хозяин поднялся, чтобы уйти в свою комнату, примыкавшую к роскошному покою, отведенному в распоряжение его любимицы, как Тьетьенс, лежавшая под столом, вскочила и выбежала на лучше всего защищенную от дождя веранду. Если бы, например, жене захотелось во время такого проливного дождя поспать на воздухе, то на это бы не обратили внимания. Но Тьетьенс была собакой и поэтому находилась на особом положении. Я посмотрел на Стрикленда, ожидая, что он ударит ее ремнем. Он виновато улыбнулся -- так улыбается человек, рассказавший о неприятной для него семейной драме.
-- Это повторяется каждый вечер с тех пор, как мы здесь, -- сказал он. -- Пускай идет.
Собака принадлежала Стрикленду, поэтому я промолчал. Но я чувствовал, что эта ее ветреность очень его огорчает. Тьетьенс расположилась на веранде у меня под окном. Гроза то и дело сотрясала тростниковую крьит и замирала снова. Молния разбрызгивалась по небу, словно разбитое яйцо на двери амбара, только свет был не желтый, а голубоватый. И пяля сквозь просветы моих бамбуковых жалюзи, я видел, как огромная собака стояла -- да, стояла, а не спала -- на веранде; шерсть у нее на спине поднялась дыбом, а лапы были неподвижны и напряжены, как проволочные канаты подвесного моста. Когда раскаты грома хоть и очень ненадолго, но затихали, я пытался уснуть, но мне все время казалось, что кто-то очень настойчиво меня требует к себе. Этот неведомый мне человек как будто даже старался назвать меня по имени, но до слуха моего долетал только приглушенный шепот. Гроза улеглась, и Тьетьенс вышла в сад и принялась выть на низко повисшую в небе луну. Кто-то пытался открыть мою дверь. кто-то все время ходил взад и вперед по дому и останавливался, тяжело дыша, то на одной, то на другой веранде. Как только я начал засыпать. мне почудилось, что ко мне отчаянно стучат -- не то в дверь, не то наверху. прямо над головой, и послышался чей-то исступленный крик.
Я кинулся в комнату Стрикленда и спросил, не болен ли он и не он ли это меня звал. Он лежал на кровати полуодетый и курил трубку.
-- Я ждал, что вы придете,-- сказал он.-- Неужели я правда ходил сейчас по дому?