Девять врат. Таинства хасидов

Хасиды в Стрелиске были так же бедны, как и их святой рабби Иреле. И все потому, что реб Иреле — впрочем, вам об этом уже известно — не хотел вымолить своим хасидам земное преуспеяние, хотя обычно так делают все другие цадики. Реб Иреле молился только за духовное благоденствие преданных ему людей.

Когда-то один святой, приехавший к нему поститься, упрекал его в этой причуде. И что сделал реб Иреле? Подозвал одного хасида, что как раз подвернулся ему под руку, и сказал: «Знай, что эта минута, которую я провожу здесь с моим гостем-цадиком, есть минута необыкновенной милости. Ты можешь загадать любое желание, и оно будет тотчас исполнено. Даже если ты пожелаешь стать самым богатым человеком на свете — все будет по воле твоей».

Хасид долго не раздумывал. «Ну что ж, я желаю, да поможет мне Бог, научиться читать молитву „Да будет хвала тому, Кто сказал: да будет свет, и стал свет…“ с такой же искренностью, с какой молитесь вы».

«Ну вот, — сказал Иреле гостю, — теперь вы видите, какого богатства хотят для себя мои хасиды!»

Но госпожа Фраде, жена Иреле, жалела бедных хасидов. Она по себе хорошо знала, что такое нужда.

— Помолись за них, чтобы им больше в жизни везло! — упрашивала она мужа.

— Так и быть, — вздохнул реб Иреле, — завтра будет у них то, что только они пожелают.

На другой день, когда хасиды дошли до слов утренней молитвы: «Богатство и слава приходят от Тебя, о Господи!» — подошел к ним святой рабби Иреле и сказал: «Кто хочет денег, пусть протянет руку и вытащит из моего кармана горсть дукатов!»

Но ни один из них руки не протянул.

Однако среди хасидов в Стрелиске был один богач. Звали его Вувче.

«Ах, Вувче, Вувче, я так люблю тебя, — как-то раз сказал ему реб Иреле. — Но я любил бы тебя еще больше, если бы ты был таким же бедным, как и мы все».

Вувче пришел в ужас. Он был до того избалован, что даже сущий пустяк, порвавшийся шнурок на ботинке, однажды причинил ему такое огорчение, что он не мог сосредоточиться на молитве. А что было бы, если бы у него торчали пальцы из башмаков, как у других хасидов? Куда бы подевалась вся его набожность?!

Святого рабби Иреле из Стрелиски хасиды называли Сурефом, то есть Серафимом. Из Священного Писания мы знаем, кто такие серафимы. Их наглядно изобразили нам пророки Исаия (Йешаягу) и Иезекииль (Йехезкель). Согласно свидетельству серафимы — шестикрылые ангельские создания в четырех обличиях. Их тела — взвивающиеся языки пламени.

Как считают многие, это пламя, дескать, и стало причиной называть стрелиского святого Серафимом. В самом деле, он молился так пламенно, так огненно, что сполна заслужил титул огненного серафима.

Он говорил, что библейский герой Самсон взял с Неба силу и раздал ее всем слабым и упавшим духом, подавленным, какие будут во всех поколениях до скончания века, а царь Давид своими песнями взял с Неба восхищение и раздал его человечеству.

А он, святой рабби Иреле из Стрелиски, молитвой своей брал с Неба восхищение Давидово и силу Самсонову. Однако это не та причина, по которой мы называем Иреле Серафимом. Причина другая, куда более удивительная.

Расскажу вам о ней.

В одной деревне неподалеку от Стрелиски жил старенький хасид по имени Айзик. Айзик был хасидом не святого из Стрелиски, а святого Провидца из Люблина, к которому приходил Айзик что ни год на большие праздники.

И из вежливости по такому случаю всякий раз останавливался в Стрелиске.

Однажды по пути в Люблин он, по обыкновению, остановился в Стрелиске и заночевал вместе с остальными путниками в доме учения. Все спали. Спали на скамьях, на полу, и, как бывает после дороги, спали без задних ног. Только он, наш старый Айзик, не мог уснуть.

Время шло к полуночи, когда в дом учения вошел святой Стрелиский. Это стало у него уже привычкой — сходить проверить, не нуждаются ли в чем его гости.

Айзик лежал на полу среди спавших попутчиков, не издавая ни звука. Казалось, он тоже спит.

Но он не спал.

И то, что он увидел, было и впрямь удивительным.

Реб Иреле ходил по дому учения между спавшими, как когда-то Аарон ходил между живыми и мертвыми. Ходил легонько, так тихо, словно его святые ноги и пола не касались.

Ходит реб Иреле, ходит взад-вперед, а Айзик, лежа на полу, подсматривает за ним.

И ни на минуту не может отвести глаз от лица святого, ибо захвачен таинственным сиянием, которое озаряет его.

Реб Иреле поворачивается к нему спиной и снова идет по дому учения, но уже в обратную сторону.

Теперь Айзик видит лишь спину святого, и сердце его сжимается от жалости, что больше уже не увидеть ему сияния на лице святого. Но что это?! Хотя реб Иреле обращен к Айзику спиной, он, Айзик, все равно видит его лицо совершенно отчетливо. Точно так, как и раньше, когда реб Иреле был обращен к нему лицом.

Напрасно Айзик трет глаза. Видит то, что видит. В какую бы сторону ни шел Иреле — его святой лик виден всегда. О том, что было дано Айзику узнать ночью, он никому из попутчиков не сказал. Однако про себя решил — как придет в Люблин, поведает все Провидцу.