Девять жизней Роуз Наполитано

Но тогда я сказала себе: я не делаю ничего плохого, просто болтаю с интересным человеком, почему нет? Но чем больше проходило времени, тем острее я ощущала близость Томаса, ярче воспринимала его слова, взгляды, голос… Тогда я и поняла, что влипла. Когда мы попрощались, обменявшись номерами телефонов, в глубине души мне стало уже все равно.

Томас таращится в бокал, будто обдумывая какую-то мысль. Но какую? Возможно, это как-то связано с тем, что он – одинокий мужчина, а с ним в баре – замужняя женщина. Может, сомневается, не стоит ли уйти?

Я придвигаюсь чуть ближе к нему. Придвигаюсь, пока не оказываемся так близко, что соприкасаемся бедрами. Ни один из нас не шевелится.

Я совершенно безрассудна. Мое тело захватил ребенок, и я поддалась ему, при этом поддавшись и другим внешним силам. Я думала, эти силы мне не подвластны, но они гораздо более приятны, более извинительны, и потому я им уступаю. Я ненасытна.

Томас поднимает взгляд от своего бокала и вскоре поворачивается ко мне с улыбкой. Он не собирается уходить.

Я мельком смотрю на журнал, который Томас читал, тот самый, что он отложил на стойку, когда я подошла.

– Так о чем статья?

Я хочу знать все, что Томас может мне рассказать, я жадная, я жажду его

.

Пока он отвечает, я пью вино. Когда бокал пуст, заказываю следующий.

* * *

В тот день, делая всевозможные тесты на беременность, я сбегала в аптеку за дополнительными и все пила кофе со льдом и большие стаканы воды, чтобы без конца мочиться. Люк был на съемках. Когда он вернулся домой, я возилась на кухне с ужином.

Я с ног сбилась, готовя для нас роскошный ужин, и уже собиралась подать блюда на стол. Стейки от нашего любимого мясника, дорогого, к которому мы ходили только в особенных случаях. Картофель с трюфелями, брокколи в чесночном соусе, шампанское – в основном для Люка, но я бы тоже выпила глоток в честь нашего будущего ребенка. Стейк все еще шипел на тарелке – только режь на кусочки острым ножом, что я положила рядом. Я идеально рассчитала время к приходу мужа.

Новость должна была меня взбудоражить. И я изо всех сил старалась это ощутить.

Так старалась, что разболелась голова.

– Что все это значит? – спросил Люк, подойдя ко мне сзади. – Ух ты, шампанское! Шампанское на ужин во вторник?

Я взяла нож.

– Роуз?

В другую руку я взяла вилку, воткнула в мясо и принялась резать. Темно-розовый сок стекал на белоснежный фарфор, подаренный нам на свадьбу. Я не могла говорить.

Не в силах была поднять взгляд, посмотреть на Люка.

Он забрал у меня нож, потом вилку и положил на стол; взял меня за плечи и повернул к себе:

– Почему ты плачешь?

– Не знаю…

Но я знала.

И Люк тоже знал.

– Скажи мне, – попросил он с участием в голосе, но было понятно, что в глубине души мужа бурлит волнение.

Я не могла говорить, не могла ответить. Мне хотелось умереть. Хотелось вернуться назад во времени и отменить все, что мы натворили, все, что натворила я, еще раз глупо поругаться из-за банки витаминов и закончить все по-другому, уйти от Люка, разрушить брак. Глупо думать, что ребенок остановит наш разрыв, поскольку его рождение все равно бы нас разлучило. Еще хуже другое, чего я не ожидала, но о чем должна была догадываться: ребенок внесет разлад и в мою душу.

Я видела и ее – ту Роуз, которой я была, настоящую Роуз, что вынуждена бороться за воздух, за собственный голос, за свою жизнь. Она заперта внутри другой, новой Роуз – та взяла и забеременела от мужчины, что больше не похож на того, за кого она выходила замуж. Эта Роуз отказалась от своей воли, от своих желаний, от выбора, который должна была сделать с самого начала, но не смогла, потому что ей не хватило смелости.

Которая из Роуз победит – гадаю я.

Я стояла, а муж ждал, пока я отвечу ему, скажу хоть что-нибудь, что угодно. И тогда я поняла: все всегда заканчивается именно так. Люк добивается своего только в том случае, если я сдаюсь. Его радость, его желание станут моим концом. Я давала Люку то, чего он так жаждал, но при этом жертвовала собой, своим телом и своим временем. Приносила в жертву себя.

Слезы полились сильнее.

– Роуз… – повторил Люк.

– Мне жаль, – сказала я, но извинялась не перед ним.

Идиотка, идиотка, идиотка.

Почему я такая идиотка? Что я с собой сотворила? На что согласилась? Почему не боролась за себя, за то, что считаю правильным? Теперь деваться некуда. Придется рожать. В противном случае меня сочтут чудовищем, еще хуже, чем считали прежде, когда я просто не хотела беременеть. Сделать аборт означает уничтожить ребенка, о котором так мечтают Люк и его семья. Тогда я и вовсе стану для всех детоубийцей. За абортом, разумеется, последует развод.

Люк стоял у меня за спиной, обнимая за талию, будто огораживая стеной, тюремными решетками, что смыкались вокруг моего тела.

Я высвободилась и пошла к столу, который так красиво накрыла для нас.

– Я сделала тест на беременность, – наконец сказала я Люку.

Муж сел напротив.

– Я так понимаю, он положительный…

Даже сквозь собственные слезы я слышала в голосе Люка отчаянную жажду. И ненавидела его за это.

– Да, – с трудом выдавила я.