Девятая квартира в антресолях - 1

С Ольгой отношения обострялись. Через рекомендованные ему книги, через поэтические сравнения, через зачитываемые вслух цитаты, она практически объяснялась ему в любви во всеуслышание, он, как мог, сдерживал ее темперамент, но долго скрывать это от дяди не представлялось возможным. А тот ничего не замечал, или только делал вид, а так долго продержавшимся архитектором был в целом доволен, хотя и позволял себе временами орать на него, выгонять вон или позволять себе оценки, граничащие с хамством.

– Вы принесли эскизы парадной залы? – спрашивал он архитектора.

– Да, и постарался учесть все Ваши указания, какие были возможны. Вот, посмотрите.

– Да это не зала, голубчик, а говно! Ничего из того, о чем мы говорили, я тут не наблюдаю. Раз вы отличаетесь такой бестолковостью, то чтобы Вам было проще и понятней, то объясню так. Вы же ездили со мной к Григоровским? Помните как у них? Из красного гранита с окнами у потолка?

– Да, мы еще обсуждали, что планировка настолько неудачна, что естественного света там не бывает никогда. Что в зале мрачно и холодно.

– Зачем бальной зале дневное освещение? Слава богу, у нас есть электричество! – фыркал Свиридов. – Хочу точь-в-точь такой же! Не отступайте ни на йоту, а то все опять испоганите. Только из розового мрамора, в два яруса и с венецианскими проемами. И золота побольше!

Вспомнив первое письмо профессора, где упоминалась особенность Свиридова, как ни в чем не бывало, возникать после любых ссор, Лева взял эту манеру на вооружение и, как ни странно, Свиридов ее принял. Поэтому им и удалось так долго продержаться вместе – если Лев Александрович был сильно и незаслуженно оскорблен, то он просто не являлся несколько дней и за ним с поклоном присылали. Если же заказчик впадал в истерику от якобы непроходимой тупости Борцова и выгонял того навсегда, то Лева нагло являлся с новыми эскизами через пару дней, зеркально воспроизводя беспардонное поведение Свиридова перед Минхом. Борцов брал измором, хитростью и терпением, ловил настроение, но старался никак не потакать развращенному в художественном отношении вкусу хозяина, настаивая в окончательных вариантах плана на тех пропорциях, стилях и их соотношениях, за которые ему самому потом не было бы стыдно. Это давалось таким напряжением всех сил и чувств, что нервный срыв с Левой все-таки однажды произошел.

Пришла осень и с ней – День рождения и именины Сонечки. Очередной тост любящего дядюшки и стал той каплей, что переполнила хрупкий сосуд терпения и душевного равновесия Льва Александровича.

– Дорогая моя! Вера и надежда пусть сопутствуют тебе на всем пути, девочка моя! А любви уже сейчас позволь проявиться через дядюшкины дары. Я обещал вам, девы мои, что скоро танцевать вы будете в новой зале, и слово свое сдержу. Но вот чья это будет зала, зависит теперь только от вас самих. Тот особняк, который будет завершен, надеюсь, в будущем году, я предназначаю той из вас, кто первая выйдет замуж. А теперь о подарке. На этой неделе я приобрел весь участок земли и по другую сторону от этого дома, где мы с вами проживаем сейчас. Достроив первый особняк, наш добрейший Лев Александрович возьмется за второй – мы снесем все старые строения и расчистим площадку. Но точное повторение мне не нужно, я думаю, мы начнем все с нуля, чтобы у моих пташек было по роскошному дому, каждому со своим лицом. А уж после этого я перееду к одной из вас на время, а Лев Александрович закончит переделку этого здания. Мне нужно меньше всего, голубки мои, все лучшее – для вас, а уж я обожду.

Это была кабала. Ни о какой свободной воле говорить не приходилось. Даже если он прямо завтра пойдет просить Ольгиной руки, то хоть случись чудо – согласие ее и дяди – радости семейной жизни Лев Александрович себе в этих условиях не представлял. Он вообще плохо представлял себе такую якорную жизнь! Ему мечталось увезти Ольгу отсюда, поездить с ней по Европе, посмотреть мир.

И, конечно, у него уже зрели планы профессионального роста. Пройдя этап городского жилища, ему грезилось нечто более масштабное, возможно уже государственного значения. А тут он завяз бы на много лет вперед. Всю ночь Лева вертел ситуацию и так и сяк, измучился, не выспался и ранним ясным утром, заметив на стройке очередной прекос в кладке, сорвался на рабочих. Он кричал, не замечая их застывших отчего-то лиц, а по белоснежной рубашке и жилету у него из носа струился кровавый поток. Потом перед глазами почему-то стало стремительно темнеть: «Наверно туча. Откуда? Все было так чисто… », – успел подумать Лев Александрович, прежде чем упасть на руки подоспевшим каменщикам.

***

Он очнулся от запаха прелой листвы и чего-то холодного на щеках и шее. Открыв глаза, он понял, что лежит на широченной кровати в своих отельных апартаментах, а Ольга, полулежа на нем, обнимет его ледяными руками, не скинув пальто, видимо только с улицы. Он попытался оторвать ее ладони от своего лица и отстранить ее саму, но силы еще не вернулись к нему, и он, застонав, не смог ничего сделать, но, оглядевшись, увидел рядом только Сонечку.